– Ты узнай, об остальном подумаем завтра. В конце концов проблемы нужно решать по мере их поступления.

– Только с тобой они сыплются, как из рога изобилия. Я себе напоминаю волка из старинной электронной игры. Помнишь, который яйца ловил. Только успеваю корзину подставлять.

– Ворчишь?

– Ворчу.

– Брось ты это дело. Тебе не идет, – и хотя мои глаза смеялись, Коломойский неожиданно смутился. Скомканно попрощался и быстро откланялся. Даже чай не допил.

* * *

Оставшись одна, я задумалась. Алена отсутствовала. Как всегда, когда к нам приезжал Макс. Вбила себе в голову, что мешает, и придумывала себе какое-нибудь дело. Благодаря Коломойскому неожиданно полюбила спортзал, сколотила команду для «Квиза», заделалась редкой киноманкой и театралкой. Какое-то время меня даже мучила совесть, но я быстро ее успокоила, напомнив, что подобное времяпровождение подруге только на пользу. Негоже молодой девушке жить затворницей, охраняя скелеты в шкафу наставницы. А именно этим Алена и занималась последние пять лет. Пришло время выпустить птицу из золоченой клетки. Не было бы счастья…

Я прошла по пустому дому, вдохнула его запахи и звуки, впитала их кожей. Прислушалась к себе, своим ощущениям, как это делала вот уже несколько лет практически ежедневно, ожидая, когда наконец «отпустит». Чуда не произошло. Дом по-прежнему отказывался признавать меня хозяйкой, не желал дарить ощущение покоя и счастья, как и положено порядочным домам. А может, он вообще на это не способен? Тогда я обречена до смерти чувствовать себя его пленницей. Его и его настоящего хозяина. Неужели мне не суждено отделаться от своего прошлого?

Вздохнув, я поднялась в кабинет – единственную комнату, кроме кухни, которая признавала мое господство. И то только потому, что мне удалось наполнить его творческой созидательной энергией, не сразу и с трудом, но таки выгнав разрушительную за порог.

Плотно закрыв дверь, я опустилась в кресло-качалку. Привычно закрыла глаза и выключила сознание – практика, без которой меня ждет лечебница для душевнобольных.

Я положила бутерброд на тарелку, отступила назад и окинула критическим взглядом творение рук своих. Красные капли икры роскошно смотрелись на отдающем золотом бархате масла. Благородные слои капучино, вопреки обыкновению, не прятались за закрытым непроницаемым фаянсом, а демонстрировали свою красоту через двойные стенки термостакана. Неровные куски тростникового сахара выглядывали янтарными боками из блестящей сахарницы. Настоящий французский сыр, только вчера покинувший Париж, блестел слезой на белоснежной тарелке из тончайшего фарфора. Не иначе как оплакивал родину, которую никогда не увидит. Прозрачный мед, от одного запаха которого кружилась голова, восхитительное черничное варенье, белые сливки с желтыми каплями жира на поверхности – деревянный расписной поднос вместил все любимые Аленины блюда. Последний штрих – дымчатая роза из нашего сада, и можно идти наверх.

Тактичный, но очень короткий стук в дверь – дань общественному ритуалу, а не способ избежать неловкости, и вот я вхожу в комнату. Плотные рольставни стирают границы дня, превращая его в вечную ночь. Узкая полоска света, ворвавшаяся в проем, осветила только нижнюю часть кровати, не коснувшись Алениного лица. Но даже такого тусклого освещения оказалось достаточно, чтобы его рассмотреть. Я постояла несколько минут, рассматривая спящую. Во сне, без макияжа и вечной маски деловой помощницы, она выглядела совсем юной и тревожно беззащитной. Роскошные тяжелые волосы разметались по подушке, длинные ресницы, не нуждающиеся в прикосновении туши, едва не касались щек, через узкую полоску слегка приоткрытых губ виднелись белоснежные ровные зубы.

Тоска стальной рукой сжала сердце – кто, как не она, заслуживает счастья? И что будет, если Коломойский установит причастность Стаса к преступлению? Из-за нерешительности парня и недоверчивости девушки отношения между ними так и не перешли границу дружеских, но это не значит, что ей не будет больно. Нас так часто предавали, что впору и привыкнуть. Мне это удалось. Насколько возможно, а вот Алена так и не обзавелась толстой броней.

Словно почувствовав мой взгляд, а может, исходящую волнами тревогу, она неожиданно вздрогнула и открыла глаза. Увидев меня, широко улыбнулась, потянулась и села.

– Ты не против? – я взяла в руки пульт рольставен.

– Валяй, конечно.

Легкий щелчок, и комнату начал заливать свет – сначала показалась узкая полоска у окна, затем она расширилась до центра спальни и наконец затопила ее всю.

– Ого! Как светло, – воскликнула девушка и потянулась к тумбочке за телефоном. – Который сейчас час? Ну, ничего себе! Почему ты меня раньше не разбудила? У меня созвон со Степаном, потом нужно съездить в банк, затем встретиться с представителями «Куходела» и…

– Алена, успокойся. – Я присела на кровать, откинула у подноса ножки, превращая его в элегантный столик. – Никуда дела не денутся. В конце концов всегда можно что-то перенести, а что-то я вполне могу взять на себя.

– Ты?! – глаза подруги расширились.

– Да, а почему это тебя так удивляет?

– Ну, не знаю… Ты же терпеть не можешь всю эту возню и с партнерами низшего звена не встречаешься.

– Вот как ты обо мне думаешь, – я рассмеялась. – Мне, друг Аленка, любая работа по плечу. Справлюсь как-нибудь с банковскими клерками. Надеюсь, у нас VIP-обслуживание.

– Обижаешь! Само собой, только к чему все это? Ты меня тревожишь. Завтрак вообще похож на последнюю трапезу приговоренного к смерти.

– Ничего себе у тебя ассоциации. Что, я и подругу уже порадовать не могу? Все нормально, все хорошо, просто… Ты где вчера была, кстати?

– На КВИЗе.

– Со Стасом?

– Ну да. Ты же знаешь, без него нашей команде победы не видать – он бог на «музыкалках» и… – подруга замялась.

– Что такое?

– Арин, это не Стас. Ну, в смысле, он никак не может быть причастен к убийству Краснопольского или тем более Тихона. Я уверена. Можно я с ним поговорю?

– Нет! – Я вскочила так резко, что Алена дернулась и столик зашатался. На гладкой полированной поверхности появилась небольшая кофейная лужица. Алена промокнула ее салфеткой. Удивленно вскинула брови.

– Не надо ни с кем разговаривать. Алена, пойми… Возможно, ты права, и все легко объяснится, но до тех пор лучше не высовываться.

– Хорошо, хотя это очень непросто. Чувствую себя… Паршиво, в общем. Разговариваю с ним, смеюсь шуткам, в глаза смотрю, а сама будто нож за пазухой держу.

– Выходом могло бы стать сведение контактов к минимуму. Я же тебя об этом просила. Тем более и мне так спокойнее. Могли бы вы общаться только по работе? Ты же будто с цепи сорвалась.

– А что мне остается? Ты все время с Максом. Мне в своей комнате сидеть прикажешь? Как нашкодившей школьнице?