Марго уставилась на рацию, размышляя, что делать дальше. Лучшего тайника ей не найти. Чтобы добраться до рации, немцам пришлось бы просто-напросто разнести квартиру. Да и не включишь же ее сейчас, когда в соседней комнате сидит мадам Арманд. Придется подождать. Если она притворится покорной и послушной, тогда, может быть, ей позволят вернуться сюда за какой-нибудь забытой вещью. Она вынула из косметички порошки от головной боли и положила их обратно на полку. Затем поставила биде в его обычное положение и закрыла кран.

– Mon Dieu[21], да вы и правда долго терпели, – хихикнула мадам Арманд.

– Еще бы. Думала, лопну, часами сидя там на стуле и ожидая, когда явятся меня допрашивать. – Вдруг ее осенило. – Можно я быстренько приму душ?

Смеситель в душе громко ревел, но Марго все равно боялась, что его шум полностью не заглушит писк морзянки.

– Милая моя, в «Рице» вы сможете понежиться в ванне, как только мы туда прибудем. Наберете горячей воды до краев. Сущее наслаждение.

Марго постаралась изобразить на лице удовольствие и воодушевление. Она положила косметичку в чемоданчик и закрыла его.

– Этого должно хватить на несколько дней, – заметила она.

– Возможно, больше вам и не понадобится, – ответила мадам Арманд.

Марго не стала уточнять, значило ли это, что к тому времени ее отпустят или, наоборот, посадят в тюрьму, а то и расстреляют. Девушка подхватила чемоданчик и направилась к полуоткрытой двери.

– Я готова, – сказала она.

Долфин-Сквер, Лондон

Джоан Миллер, секретарша и правая рука Максвелла Найта, постучала в дверь его кабинета и вошла в эту святая святых с серьезным и озадаченным лицом.

– Мы только что получили сообщение, сэр. От герцога Вестминстерского.

– Вот как? А что ему надо?

– С ним связалась мадам Арманд.

– Парижская модельерша? А, ну да, она ведь когда-то была его любовницей, не так ли? Много лет тому назад. И много любовников тому назад, насколько я понимаю. Так чего же, черт возьми, она от нас хочет? Разработать новую форму для британской армии?

– Она хотела нам передать, что немцы схватили кое-кого из наших.

– Черт. Кого?

– Леди Маргарет Саттон, дочь графа Вестерхэмского.

– Проклятье! Черт побери! – Тут и Макс Найт занервничал. – Вовремя, ничего не скажешь. Или, по-вашему, это просто совпадение?

– Я не верю в совпадения, сэр. – Лицо мисс Миллер было бесстрастным.

– Я тоже. Думаете, она в курсе? Я имею в виду мадам Арманд.

– Она предложила свою помощь, – сказала мисс Миллер. – Если мы хотим вызволить девушку оттуда, она сделает все, что от нее зависит.

– Очень мило с ее стороны, – заметил Макс Найт. – Любопытно, ей-то какая в этом выгода?

Фарли

Памела вошла к себе в комнату, сбросила жакет на кровать и вздохнула с облегчением. Наконец-то она осталась одна. Встреча со всей семьей разом, после нескольких месяцев разлуки, да еще и после волнительного свидания с Джереми, оглушила ее. Теплое послеполуденное солнце светило в выходящие на запад окна, в глубине переднего двора плавно скользила по озеру пара диких уток. Только вид армейского автомобиля и скрежет его колес по гравию напомнили ей, что не все в Фарли так же, как раньше. Девушка огляделась, рассматривая милые сердцу привычные вещи. Вот читаные-перечитаные книги в белом книжном шкафу, «Черный Красавчик» и «Энн из Зеленых Крыш»; альпийский колокольчик и куклы, которые она купила в Швейцарии, когда училась там в пансионе; фотография в рамке – Памелу представляют их величествам. Даже пахло в комнате по-домашнему – слабый душок воска для мебели и древесного дыма: зимой здесь топили камин.

Я дома, подумала она. Именно об этом она мечтала мрачными одинокими ночами в Третьем корпусе. И все же теперь, оказавшись здесь, она не могла избавиться от чувства тревоги. В голове засела надоедливая мысль, шептавшая, что она нужна в Блетчли. Ведь сейчас в ее смене на одного человека меньше – того и гляди, пропустят что-то важное. Может, если бы донесение, отправленное подводной лодке, перехватили и расшифровали, сын егеря остался бы жив? Она служила не в морском отделе, но, кто знает, вдруг благодаря ее переводу уцелел бы чей-то сын. Памела подумала, что, наверное, переоценивает свой вклад в общее дело, но она твердо знала, что для бесперебойной работы гигантской военной машины важна каждая шестеренка.

Взгляд упал на фарфоровую фигурку на каминной полке. У сидящей на задних лапах собачки были смешные длинные уши и грустная мордочка. Эту собачку ей подарил Джереми, когда только записался в военную авиацию, – безделушка рассмешила девушку в антикварной лавке в Тонбридже. Он велел ей глядеть на собачку раз в день, чтобы не разучиться улыбаться. Впрочем, когда пришла весть, что Джереми сбили, а потом – что он попал в лагерь для военнопленных, Памеле было не до улыбок. А теперь – невероятно – он дома и в безопасности, всего в полумиле от нее, и ей следовало бы прыгать от восторга. Так почему же она не рада?

– Я рада, – произнесла она вслух. – Просто мне нужно время, чтобы привыкнуть.

Памела опустилась на кровать, невольно коснулась рукой места на блузке, где раньше была оторванная пуговица, и ее снова пронзила смесь страха и возбуждения. Конечно же, он хотел заняться с ней любовью. Как-никак он живой человек из плоти и крови и так долго не видел женщин. Джереми признался, что мечтал об этой минуте все месяцы, проведенные в лагерном бараке. Ничего удивительного, что он увлекся и потерял над собой контроль. Совершенно естественное поведение, ничего необычного, сказала она себе. За время его отсутствия они оба превратились из подростков во взрослых, а взрослые воспринимали секс как нечто само собой разумеющееся – во всяком случае, люди ее сословия. Насколько она слышала, среди аристократии адюльтер считался вполне приемлемым. Правда, ее не в меру чопорные родители не в счет. Мать производила впечатление женщины, которая имела самое смутное представление о том, откуда берутся дети, а отец краснел до ушей и переводил разговор на погоду, если кто-нибудь при нем упоминал о нежелательной беременности. Но родители все же исключение. Трикси, ее соседка по комнате, например, точно не была девственницей и с удовольствием делилась подробностями своих многочисленных похождений. Памела понимала, что любовная игра, скорее всего, не вызовет у нее отвращения. Более того, проанализировав свои чувства, она с некоторым удивлением осознала, что в ту минуту в оранжерее была не только испугана, но и возбуждена. Но ей также было не по себе – видимо, из-за потрясения, вызванного признанием Джереми, что он и думать не станет о женитьбе, пока идет война. А вдруг, кроме нее, у него есть и другие девушки, спросила себя Памма. И любит ли ее Джереми так же сильно, как она его?