– К моему приезду чтоб духу не было!

Татьяноха бросился к машине.

– Бегом, – приказал Татьяноха водителю и надолго замолчал, с трудом соображая. Так попасть мог только он, Татьяноха. С разбегу – и в самое то, лишив себя возможности хоть на какой-то маневр, – в склизкое, вонючее, что даже дыхание сперло. Сам председатель пасется тут, а его угораздило…

«Обоих уволю! Можешь не сомневаться!» – отдавалось в голове.

Софья Степановна, дождавшись, пока «этот черт» скроется с горизонта, подошла к зеркалу и стала себя разглядывать. И чем больше смотрела, тем больше убеждалась, что она еще вроде бы ничего дама – с изумрудными глазами, овальным, чуть полноватым, лицом, сильными, но не сухими губами. Груди вот только слегка подкачали. Она тронула их снизу, встала перед зеркалом боком и тут вспомнила, сколько ей лет и что путь к сердцу любого бугая лежит не только через губы и грудь, а как-то иначе. И вскинула палец кверху. Точно! Через желудок, как ни банально это звучит. Халатик вот только надо бы поменять.

Она обернулась к столу, взяла в руки хаус-пульт, затем спустилась на первый этаж, вошла на кухню, подошла к плите и тут не на шутку задумалась. Она совершенно не помнила о Левиных пищевых предпочтениях. Понятно, что Лева давно уж не тот Лев, он даже не Лев Давидович. Он Большов! Председатель Правительства! Кроме того, он капитан первого ранга, хотя и в отставке, а это настоящий полковник и даже больше, поскольку ведь это же черные брюки и китель с якорями на лацканах. И фуражка с «капустой» по козырьку… Именно таким она его себе представляла теперь, хотя перед этим видела совершенно иным, как только он появился в городе и был внезапно выбран на должность председателя правительства. Она следила за ним с начала выборной кампании, но не давала о себе знать. К чему? Слишком много воды утекло с тех пор, как попрощались они в Севастополе у причала. Лейтенант уходил в короткое плавание – на каких-то месяца полтора, по возвращении была назначена свадьба. Но вышло наоборот. Плавание растянулось на год. С заходом в территориальные воды у других континентах – туда, где крутились горячие мулатки. И лейтенант не выдержал… Во время схода на берег он сфотографировался с двумя такими в обнимку! А затем вернулся на судно. Однако цветное фото с пояснительной запиской вскоре облетело весь мир. «Российский моряк во время прогулки», – значилось в ней. Одного этого оказалось достаточно, чтобы свадьба не состоялась, а родившийся вскоре ребенок вырос без отца. Что характерно, лейтенант не догадывался о существовании сына.

Софья Степановна отошла от плиты. Лейтенант любил шашлыки. И пиво. Абсолютно точно! Он приезжал на эту вот дачу, разжигал кирпичный мангал, потом занимался своими шашлыками. Впрочем, почему своими? Сонечка тоже их любила…

Встреча через тридцать лет. Шашлык, танцы и секс под покровом ночи. Затем фотографии: маленький Вовочка, большой Вовик. Жизнь прошла мимо? Нет. Она удалась, если б не эти роботы…

Софья Степановна тряхнула головой. Раскатала губы! Человек, может, едва ходит, а ей секс подавай, старой дуре.

Она подошла к холодильнику, заранее зная, что внутри стоит кастрюля, а в ней – мясо, замоченное в рассоле. Она вчера его заказала, словно предчувствуя, что сегодня к ней привяжется Татьяноха.

Мешок с древесным углем давно уж лежал под сводом печи, и стол был накрыт, и волосы подкручены и взбиты слегка, и бутылки стыли в холодильнике, а человек пока что не ехал. И на связь не выходил. Звонить самой – себя не уважать, считала на этот раз Софья Степановна. И когда она решила, что пора вынуть бутылку, налить и осаденить стакашек в одиночестве, утирая слезы, – у витых железных ворот остановилось такси.

Софью Степановну передернуло – сверху донизу, и жгучим огнем ударило в копчик. Не успела она выйти из дома, капитан первого ранга, в шитье и при погонах, уже стоял с букетом в руках возле калитки и застенчиво улыбался. Софья, переваливаясь с ноги на ногу, подошла, распахнула витую дверцу и бросилась на грудь Льву Давидовичу.

– Лева, – только и сказала она и принялась мочить ему грудь слезами.

Тот прижал ее к себе за голову и гладил, повторяя, что вот они и встретились.

– Видишь, как хорошо… Хотя и через столько лет.

– Прости. Я не хотела…

– О чем ты… – знакомо рыкнул Лев Давидович. – Не надо об этом…

Он с трудом оторвал ее от груди и поглядел в глаза изумрудные своими темно-бездонными и припал к ее губам, а потом распахнул китель и накрыл полой.

– Я тебя теперь никому не отдам, – сказал он. На брючном поясе у него висел старинный маузер.

– Ты же сам мне сказал тогда, что флот – это все, – улыбнулась Софья. – Без флота нет жизни…

– Но если б я знал… Если б только, то сразу… А так, не поверишь… Мулатки какие-то… Не было ничего. Нас выпустили всего на часок – погулять, а тут эти. Как мухи со всех сторон…

Они вошли в дом и снова поцеловались. Потом улеглись, срывая с себя одежду, в родительскую кровать, в которой получили когда-то давно первый совместный опыт в таком важном и непредсказуемом деле, как секс.

– Сонечка…

– Лева…

А когда пришли в себя, то принялись говорить, прыгая с пятого на десятое. Софья Степановна не спрашивала Большова ни о жене, ни о детях. Она знала, что детей у них не было и теперь уж точно не будет, потому что супруга попалась с характером, каких-то элитных кровей, с замашками на исключительность. Она и рожать-то не хотела лишь потому, что это было не в моде. А потом и вовсе, видать, не смогла.

Большов говорил о перестройке управления, о введении новых законов и отмене старых, о признаках заговора в парламенте республики, о том, что он один да разве что Римов еще – тот самый, что начальником над местной полицией, от федерального центра. Комиссару давно не нравилась вся эта терпимость. Он напрямую заявлял на совещаниях, что банк присвоил себе несвойственные ему функции.

– Я словно бы в окружении, – продолжил Большов. – Вокруг меня какие-то татьянохи, жердяи, вершиловы, виноградовы и шприцы… И в довершение – представитель местных андроидов, дядя Вася… тварь подколодная… По документам – Деньгин Василий Абрамович, выползень неизвестно откуда и, главное, для чего?

– Известно для чего, – вздохнула Софья Степановна, – денежку оттянуть на себя…

– Если б только это! – воскликнул Лев Давидович. – Сдается мне, он выполз не только для этого. Задача его в другом. И это только начало… Меня беспокоит Жердяй. Словечка простого не скажет – все с ужимками да намеками… Вроде не он мне, а я обязан ему… Единственно, в чем я уверен, так это в том, что рано или поздно пузырь гнойный лопнет.

Софью Степановну бросило в холод. Уж ладно бы от другого услышала.

– Неужели так плохо у нас? – спросила она, но Большов словно не слышал.

– А недавно, – вспомнил он, – начальника полиции навестили ночные гости. Самого оставили в покое, а вот над охранником надругались – подсунули ему проститутку, и та взяла его на абордаж. Стыдобища… Человек в погонах и на прицепе у этой… Срам.