современный вариант двоеженства ей быстро поднадоел, и она стала всерьёз подумывать об устройстве своей жизни вдали от восточных обычаев.

При встрече на вокзале Павлик выглядел растерянным, как любой мужчина, примчавшийся по первому зову за тридевять земель и неожиданно получивший от ворот поворот. Татьяну неприятно поразила жесткость, с которой мать после ночного разговора буквально наутро выпроводила его. «Чего она добивалась? — Что откроет сыну глаза, и тот, отставив собственную семью, заберёт её к себе в Москву? Или глупо, по бабски, захотела отомстить всем и вся, что на склоне лет осталась одна?»… Как бы то ни было, Татьяна решила развеять миф о несчастной матушкиной судьбе и рассказала Павлику, услышанную от отца, истинную подоплёку событий.

Против ожидания, тот воспринял известие внешне спокойно и даже с некой долей иронии.

— Покойница баба Клава дала мне, слава Богу, не только имя, фамилию и отчество, но и на ноги поставила. А в остальном я матери не судья, — заметил он, немного помолчав. Потом стал с интересом расспрашивать Татьяну о личной жизни, и, узнав её историю, посвятил в отдельные перипетии собственной судьбы.

— Мы обязательно должны ещё увидеться. Думаю, теперь ты приедешь в Москву навестить меня, — улыбнулся он на прощанье, и улетел, казалось, навсегда.

Когда Татьяна уже и думать о нём забыла, полное отчаяния письмо перевернуло всё с ног на голову. В это самое время она затеяла съезжаться с дочкой, и ей пришлось ждать, пока та найдёт подходящий обмен. Зато теперь Татьяна могла полностью располагать собой.

…Туки-тук, туки-тук — деловито постукивали колёса. Грязно-жёлтая в трещинах земля с серыми пятнами солончаков тянулась, сколько хватало глаз, смыкаясь лёгкой дымкой на горизонте с помутневшим небом. Лишь беспрерывное движение вдыхало в эти безлюдные просторы жизнь. Остановись оно на мгновенье, и степь, кажется, поглотит тебя, растворив в одном из заполненных солью распадков. Ночью состав застрял на одном из безымянных разъездов и теперь всеми силами стремился наверстать упущенное.

«Интересно, как сейчас Павлик, — думала Татьяна, высунув голову в вагонное окно и подставляя разгорячённое лицо встречным порывам ветра. — После того, что в письме описал, ведь свихнуться недолго»…

Туки-тук, туки-тук… Выжженную степь незаметно сменили пирамидальные тополя, вдали мелькали перелески, проплывали одноэтажные домики с крытыми шифером и черепицей крышами. Поезд устремил свой ход к Москве. Выгрузившись ранним утром на вокзале, Татьяна оставила чемоданы в камере хранения и остановилась в нерешительности: куда теперь? Поискав по схеме метро, она поняла, что уповать на память бесполезно, и достала конверт с адресом. Дверь открыла миловидная женщина.

— Ваш брат уже больше года здесь не живёт. Мы обменялись, а прежние жильцы разъехались кто куда, — огорошила она.

— Не подскажете, как узнать новый адрес брата? — попросила Татьяна.

Женщина призадумалась:

— Где-то у меня оставались координаты риэлторши, которая квартиру разменивала. Поискать надо… Вы проходите, проходите, — подхватилась она. — Давайте, с дороги вас хоть чаем напою.

Дама, на счастье, оказалась в Москве, и сразу продиктовала адрес по телефону. «Город Ногинск Московской области, — недоумённо прочитала Татьяна на бумажке. — Интересно, как Павлик туда попал»…

— От Москвы это очень далеко? — немного подумав, поинтересовалась она у хозяйки.

Та отрицательно покачала головой:

— У нас дача по этой дороге. Вы не переживайте, городок стоит на Клязьме, раньше Богоявленском назывался. С Казанского вокзала часа полтора, к обеду на месте уже будете…

Хозяйка не ошиблась. Когда Татьяна выгрузилась с чемоданами из электрички, привокзальные часы показывали лишь половину двенадцатого. Она вышла на площадь и показала адрес сгрудившимся неподалёку частникам.

— Это не сам город, а дом в посёлке у озёр, — заявил парень в выцветшей импортной майке и джинсовой курточке. — Давайте я вас отвезу.

Аккуратный домик окружал невысокий частокол крашенного зелёной краской забора. От высоких, в человеческий рост, кустов сирени исходил знакомый пряный дух. «У нас она отошла давно, а здесь в конце мая цветёт во всей красе. Весна вроде та же, а климат совсем другой», — подивилась Татьяна и толкнула калитку. Слева перед воротами стояла под навесом зелёная «четвёрка», мимо неё посыпанная гравием дорожка вела к невысокому дощатому крыльцу. Оглянувшись по сторонам и никого не находя, Татьяна оставила на приступочке чемоданы, и толкнула дверь на веранду. Навстречу ей поднялся из-за стола внешне похожий на Павлика мужчина.

— Вам кого, гражданка? — поинтересовался он.

«Неужели так постарела, что не узнаёт», — мелькнула у Татьяны растерянная мысль.

— Я сестра из Узбекистана, — на всякий случай напомнила Татьяна, и тут до неё дошло, что это не Павлик. — Он мне письмо написал с просьбой приехать.

— Так и думал, что рано или поздно кто-то заявится по его душу, — криво улыбнулся Плесков. — Видите ли, милая барышня, Павел,… — негромко охнув, он вдруг схватился за левый бок и завалился ничком на диван, — вызовете поскорее врача, и если будут нужны деньги, возьмите их в шкафу под бельем, — прошептал он из последних сил.

«Надо его спасать, а уж потом разберусь, где Павел и кто он на самом деле», — решила Таня и помчалась вызывать скорую.

Приехавшие врачи сразу констатировали инфаркт с болевым шоком.

— Если есть возможность, лучше его в Москву отвезти, — посоветовали они Татьяне.

— Что для этого нужно? — спохватилась та, вспомнив слова мнимого Павлика.

— Возьмите с собой некоторую сумму, там разберёмся.

Болезнь Женьки проходила тяжело. Ненадолго приходя в сознание, он снова и снова отключался. Издёрганный до всех возможных пределов организм при переезде на новое место не обрёл покой и жил в непрерывном ожидании разоблачения, а когда оно вступило на порог, не выдержал перегрузки. По ночам Женька, словно исповедуясь, вспоминал, в горячечном бреду, прожитую жизнь. Татьяна заворожено наблюдала игру его необычного сознания, вырвавшегося после долгого и мучительного заточения на свободу. По большей части воспоминания были отрывочны, напоминая своей откровенностью и деталями рассказы пассажиров, случайно оказавшихся друг против друга в купе ночного поезда, но постепенно они складывались в одно большое причудливое полотно. Незаметно Павлик с его судьбой неудачника потускнел и отодвинулся на задний план. Чутьём Татьяна догадалась, что он погиб по нелепой случайности. Услышав из первых уст, как это произошло, она всплакнула в перерыве между ночными посиделками и, погоревав, решила про себя, что это не худший конец, если душа обрела покой.

По мере того, как отрывочные истории стремились к концу, Плесков занимал её воображение всё больше и больше. Скитаясь бессонными ночами по закоулкам его жизни, Татьяна невольно прониклась Женькиной судьбой и внезапно почувствовала к нему чисто женскую симпатию. Когда же поток воспоминаний иссяк, она с почти физической болью ощутила, что не в силах расстаться с этим мужчиной, настолько глубоко он пророс в её растревоженной душе.

В