Говорить я сейчас точно не могла, как и думать. Всхлипнула, прогнулась, потерлась о прижавшееся ко мне тело, мужчина рыкнул, отстранился.

Кожа горела от поцелуев. Внизу живота бушевал настоящий пожар, а Леон не торопился. Медленно, растягивая удовольствие, он изучал мое тело, не позволяя трогать себя. Завел мои руки за голову, легко удерживая.

– Золотая девочка.

Шепот смущал и одновременно будоражил.

– Любимая.

Ласки становились все смелее и откровеннее. Меня давно уже избавили от последнего кусочка ткани, и мужские руки все чаще касались там, где все и так горело.

– Не могу больше, – всхлипнула, и Леон сжалился. Прижался, поймал мой вскрик губами, когда тело пронзила боль. Прошептал:

– Прости, – поцелуями осушая выступившие слезы. Замер, давая привыкнуть к новым ощущениям, и только потом продолжил движение внутри меня.

Когда я лежала, прижавшись к Леону, вымотанная и умиротворенно-довольная, в памяти всплыл читанный мною тайком медицинский трактат. В ванной, куда отнес меня Леон, я, жутко смущаясь, смогла полюбоваться мужем и сравнить с виденным на картинке. Трактат не обманул, зато в остальном оказался совершенно бесполезным. Может, стоило поговорить с Ракель? Нет, лучше завтра пообщаюсь с мамой. И я заснула, предвкушая и одновременно боясь встречу с семьей.

Утром, сквозь сон, я чувствовала, как меня нежно целуют в плечо, называют соней и оставляют спать дальше. Вымотанный за эти дни организм решил наверстать упущенное и выспаться.

Когда я разлепила глаза и окончательно проснулась, в окно ярко светило солнце, а в спальне никого не было. Стоило признаться, я была рада передышке и возможности привести царящую в голове сумятицу в порядок. Видеть Леона хотелось, но любая мысль о муже заставляла вспыхивать румянцем, а сердце биться чаще. Медицинский трактат ни слова не говорил о поцелуях, нежных объятиях, зато появлению детей там отводилась целая глава.

Бездна, дети! Как я могла забыть об этом.

С умыванием и приведением себя в порядок я справилась в рекордные сроки, боясь не застать Ракель дома. Едва успела. Когда я влетела в ее комнату, девушка была полностью готова к выходу – длинная до пола черная юбка красовалась неприличными, до бедра, разрезами по бокам, сквозь которые выглядывали темные мужские штаны.

– Ракель, – выпалила я и умолкла – слова застряли в горле. Подозреваю, выглядела я сейчас взъерошено, потому как Ракель оторвалась от разложенных на кровати ножей разных форм и размеров, окинула меня внимательным взглядом, удивленно вздернула брови и спросила:

– У тебя в спальне убийца? Нет, тогда бы ты не прискакала ко мне живой. Леон не справился? Хм, этот может уломать даже завзятую старую деву. В крайнем случае, пригрозил бы тюрьмой и пытками. О! Покраснела! Значит, все было… Но ты не из тех, кто станет болтать о супружеской жизни. Леон обидел? Или был груб? Так я лично откручу ему эту самую «грубость». А что не понравилось – это нормально. Первый раз всем не слишком приятен. Такова наша женская доля.

Вот как у Ракель получалось разом ответить на все вопросы, которые я даже не собиралась задавать? И довести до крайней степени смущения?

Ракель выжидающе замолчала. Я глубоко вздохнула, набираясь храбрости.

– Скажи, у тебя нет? Случайно? Или. Может, это в аптеке продают? – я окончательно смутилась, а Ракель и не собиралась мне помогать. Многозначительно вздернутые брови не в счет.

– Понимаешь, я не хочу. Точнее, хочу, даже очень, но не сейчас.

Бездна! Ракель чужой мне человек, но не идти же к дяде с такой просьбой!

Голос понизился до еле различимого шепота.

– А еще меня могут арестовать. Тюрьма, – тяжко вздохнула, – неподобающее место для ребенка.

Ракель изменилась в лице, взглянула с тревогой, потом в один шаг оказалась рядом, положила ладонь на живот:

– Ты беременна?

Я отшатнулась. Замотала головой.

– Уф, напугала, – вымученно улыбнулась девушка, – я уж было решила, вы на пароме успели, – взглянула остро, но потом смягчилась, – познакомиться ближе.

Краска бросилась мне в лицо, я возмущенно зашипела:

– Как ты могла подумать! Я дарьета, а не…, – запнулась, потому как Ракель насмешливо прищурилась и даже подбадривающе улыбнулась. А мне подумалось, что сейчас не время кичиться своим воспитанием. Ракель выросла во Фракании, кто знает какие там нравы? Не удивлюсь, если более свободные, чем у нас.

– Так ты беспокоишься о детях, – хмыкнула Ракель, не дождавшись от меня окончания фразы, – а с Леоном не посоветовалась? Мужчинам проще. Ладно, не пунцовей так. Ты меня в бездну сведешь своими манерами. И на будущее, если не в курсе, гулящая до брака женщина называется шалава.

Я сердито глянула в искрящиеся весельем глаза Ракель, подавившись возмущением.

– Знаю, – буркнула, уже жалея, что пришла сюда.

– Жаль, что вы со свадьбой поспешили, – мечтательно потянулась девушка, – я бы тебе такой девичник организовала, – она покрутила запястьем, вырисовывая что-то невидимое в воздухе.

– Спасибо, очень мило с твоей стороны, – поблагодарила с содроганием и проникаясь признательностью к Леону за столь неприлично скорую свадьбу.

– Пустяки, – Ракель зарылась в торбу. Покопавшись, достала пакетик, остро пахнувший травой.

– Ты же не откажешься составить мне компанию и показать город? Мужчины будут заняты выцарапыванием тебя у его величества. Так неужели нам скучать взаперти?

Я бы с превеликой радостью поскучала, но долг гостеприимства…

– С удовольствием покажу.

– Договорились. Держи. Это, конечно, не полная гарантия, но хоть что-то. Разведешь щепотку в паре капель воды, скатаешь шарик. Принимать каждое утро натощак. И поговори с Леоном, подобные решения стоит принимать вместе.

Я благоразумно не стала уточнять, зачем незамужней Ракель средство от нежелательной беременности. Любопытство в таких вещах – ужасно неприлично и… ужасно прилипчиво, точно тесто к пальцам.

– Скажи, – облизала пересохшие внезапно губы, – что связывает тебя и дядю.

Как хорошо, что рядом нет мамы и некому падать в обморок.

Ракель замерла над торбой, медленно повернулась, глянула искоса – точно нож метнула. Бездна, кого я осмелилась спросить!?

– Долго же ты тянула…

Текучим движением скользнула ближе. Я как-то подзабыла, что Ракель выше меня на полголовы и гораздо сильнее.

– Переживаешь, что Хассель скомпрометирует себя?

Вот это было последнее, о чем я переживала. С такой-то племянницей.

– Нет, – мотнула головой, – хочу, чтобы он был счастлив. Ему, – слова давались с трудом, – в прошлом году исполнилось сорок, а кроме нас, у него никого нет. Он никогда не жалуется, но я же вижу, как он морщится по утрам, делая разминку. Ты знала, что у него была сломана рука?