Он так сильно убеждал себя в том, что не умеет и не позволит себе любить, что почти убедил — но только снова оказавшись рядом с той, от кого так обреченно и решительно прятал на дюжину замков свое сердце, понял, что проиграл войну, даже не окончив и первой битвы.

Он принадлежал ей.

Он полюбил Шерберу, и сейчас, когда она крепко спала в его объятьях, приняв их скорое прощание, как судьбу, Олдин понял четко и однозначно, почему сама Шербера так быстро и без сопротивления сдалась на милость своей собственной безответной любви.

Он чувствовал, что все это время вдали от нее как будто и не дышал, как будто задерживал дыхание — и в эту ночь, находясь рядом с ней, жадно глотая воздух и ощущая жизнь полной грудью, осознавал, что не готов задерживать дыхание больше никогда.

ГЛАВА 16

Снег валил целых три дня, и глядеть на небо все это время было бесполезно. Драконы вряд ли тронулись бы в обратный путь в такую бурю, даже если бы встретили армию зеленокожих — да и сами зеленокожие наверняка трусливо попрятались от холода и двинутся с места не раньше, чем кончится метель.

Пользуясь передышкой, войско набиралось сил.

В городе обнаружилось несколько больших складов с едой, закрытой в железные банки, и лекарствами, которые сразу же перенесли в целительский дом. Припасы раздали воинам, и к вечерней трапезе на улицах запахло кашей с мясом, тушеными овощами и рыбой — настоящее пиршество в дни войны, настоящая еда, от которой они уже почти отвыкли.

Рыболюди, которых согнали в пустые дома, ворчали от доносящегося до них запаха, в котором чувствовали родство, и Тэррик приказал отдать им всю запасенную водорость — отвлечь, заставить наесться ее до отвала, чтобы уснуть, а потом снова наесться — и снова уснуть нечеловеческим сном, который насылала на них Инифри.

Пока остальные набивали животы, Олдин обучал лекарок толочь в ступках круглые камешки, которые он называл таблетками, и готовить из них присыпки, помогающие лечить тяжелые раны. Показывал, как обращаться с тонкими железными иглами, которые протыкали кожу так легко и ловко, что воины почти не чувствовали уколов. Объяснял, как накладывать на содранную кожу прозрачную мазь, которая в мгновение ока останавливала кровь и унимала боль.

— Наше счастье, что лекарства фрейле действуют и на народы Побережья, — сказал он Шербере, которая помогала ему. — Наша удача, что город считается проклятым и сюда не рискуют заходить, иначе уже давно он был бы разграблен.

Шербера вздрогнула и сделала знак, отвращающий злую магию.

— Не говори об этом так! — Она опасливо огляделась, надеясь, что работающие поодаль лекарки его не услышали. — Проклятья Инифри нельзя считать удачей, Олдин!

Но он только посмотрел на нее и промолчал.

На дальнем складе нашлось прозрачное и крепкое вино фрейле, которое они называли спиртом, и которое валило с ног любого, даже самого крепкого доселе во хмелю воина. Один из неверующих почти тут же осушил на палец заполненную спиртом чашу до дна — и через мгновение рухнул, мертвецки пьяный, на каменный пол. Олдин приказал воина унести, а о вине доложить Тэррику — и немедленно. Не хватало еще, чтобы за этим желающим потянулись другие.

Как и следовало ожидать, Тэррик объявил вино под запретом до самого конца войны, позволив выпить совсем немного только простуженным воинам, чтобы разогнать в жилах кровь. Чужой фрейле, впрочем, в тот же вечер принес с собой полную фляжку, напился сам и все пытался уговорить своего брата окропить великую победу, которая их скоро ждет.

Тэррик отказался.

— Ночью мне нужно проверить посты, — сказал он, поигрывая рукой Шерберы, лежащей у него на бедре. — Не хочу упасть с лошади во время объезда.

— С лошади, ну конечно, — засмеялся чужой фрейле громким раскатистым смехом. — А моей лошади я сегодня позволю себя объездить.

И он притянул к себе свою акрай, чтобы почти укусить ее губы в грубом поцелуе.

В ту ночь снег вроде бы начал утихать, и, вернувшись после проверки к Шербере, Тэррик сказал ей, что на небе даже начали проглядывать звезды. Но на следующий день ветер поднялся снова, и метель превратилась в настоящую бурю, и им снова пришлось укрываться от нее за прочными стенами и благодарить за прочность этих стен фрейле и Инифри.

На четвертый день, когда буря закончилась и небо прояснилось, над городом закружили драконы. Они опустились чуть дальше от городских стен, обмениваясь негромким низким фырканьем со своими собратьями, уставшими от снега и оттого злыми и то и дело пышущими пламенем, и громким рыком дали знать городу о своем возвращении.

Драконы принесли вести и пленника-темволд, которого нужно было допросить, и Тэррик отдал приказ собираться и выходить к ним как можно скорее. Дети огня были не особенно терпеливы с врагами. Темволд они ели с не меньшим удовольствием, чем пустынных кроликов и волков, и с этим несомненно намеревались расправиться сразу же по окончании допроса.

Тэррик не собирался им мешать.

В выпавшем за три дня бури снегу лошади и люди утопали по колено. Решено было идти к драконам пешком: фрейле, его акрай, ее спутники и два змеемага с ритуальными факелами, едва-едва разгоняющими тяжелый сумрак Холодов. В эти дни луны и солнце почти не появлялись на небе, и все вокруг казалось серым и унылым.

Шербера в мужской одежде шла бок о бок с Тэрриком и старалась не отставать. Остальные двигались позади.

Драконы растопили снег вокруг себя, и с высоты полета птицы наверняка были видны двенадцать больших кругов голой земли среди бескрайней серости снега. Чуть светящаяся отблесками огня кожа в сумраке казалась потускневшей, но змеемаги сказали, что это не болезнь и не усталость — драконы берегут внутреннее пламя, просто чуть приглушили его, чтобы не расходовать зря.

Но когда придет время битвы, от их сияния будет резать глаза.

Прибывшие драконы стояли в центре круга, образованного остальными, и ждали: молча, покорно, послушные магии призыва, окутавшей их суть невидимым покрывалом. Процессия приблизилась на расстояние двух десятков шагов, когда одна из драконов, та, что была меньше всех, но оттого не выглядела менее свирепой, вдруг вытянула к ним голову и беспокойно раздула ноздри. Почти тут же два самых больших дракона напряглись и шумно задышали, обдавая людей и нелюдей волнами тепла.

— Дальше ни шагу, — тут же раздался негромкий окрик Олдина.

—