имеют ни аромата, ни вкуса, не влияют на визуальные свойства лекарства. Живот скрутило. Суть в том, что все эти ингредиенты чрезвычайно ядовиты. И лишь одно не оставляет следов.

— Испорчено. Приношу извинения, поищите другого лекаря. Мы уходим, — гаркнул и схватил меня за руку. Грубо, сильно. Потянул за собой под причитания позади, а я послушно шла, ощущая, как краски отливают с лица, как зуб на зуб не попадает, ведь догадки одна страшнее другой.

Мы вылетели из особняка, понеслись по улицам слишком стремительно. Так, будто нас преследовала разъяренная виверна. Я спотыкалась о собственные ботинки, протестующе мычала, однако парень все равно тащил меня вперед. Замер лишь тогда, когда добрались до лавки, а за спинами хлопнула входная дверь.

Я остановилась, качнувшись вперед на носках, подняла голову впервые с момента, как мы бросились наутек, и уставилась ему в затылок. Смотрела то на взъерошенные короткие темные пряди, то на линию напряженных плеч. Будто искала ответ на не озвученный вслух вопрос. И его не находила.

Ступила осторожно, точно к прокаженному, обошла стороной, заглянула в глаза. Джо натянул на лицо безразличную маску. Однако нервозность у него скрыть не получилось.

— Зачем? — протянула я, замечая, как дрогнул голос, как тоненько он прозвучал. — Что сделала тебе та вея? — Мне сложно поверить в то, что у него с этой милой женщиной были личные счеты.

Он изогнул губы в кривой усмешке, сощурился и сделал шаг вперед. Может, надеялся запугать, избавиться от моего общества. Но у него не вышло.

— Возможно, потому что я нечисть? — прошипел Джо сквозь зубы.

Я нахмурилась, а затем ощутила нарастающую злость. Мы только наладили контакт. Наладили, чтобы что? Разругаться в пух и прах при первой возможности? Если бы он только пожелал, веи уже не было бы в живых, ведь я не заметила подвоха!

Мне впервые захотелось его ударить. Стукнуть так, чтобы все уловки растерял!

— У тебя был шанс, и ты его упустил, — процедила жестко, задрав подбородок, уверенная в своей правоте. — Так что прекрати нести чушь и признавайся. Зачем? Она же обратилась к нам за помощью. Помощью, Джо! — Мой голос сорвался вновь. Я охватила его ладони своими, сжала легонько, чувствуя, что готова толи закричать, толи разреветься. — Ты же помнишь, что значит наше дело для других, для нас самих? Мы лечим. Лечим! Не вредим, — прошептала последние слова, сдерживая порыв, взглянула на него и поджала дрожащие губы. Нечто вроде сожаления мелькнуло в его глазах и пропало. Он сбросил мои руки, они повисли вдоль тела, задев гладкую ткань юбки.

— Ты лечишь, — отозвался он, отстраненно глянув поверх моей макушки. — Я же только отбираю. — Такая боль отразилась на его лице, что у меня защемило сердце, его кольнуло иглой раз, затем два. Затем снова.

— Но это неправда! — возразила я, вновь приближаясь в надежде, что не отошлет прочь. — Ты же помнишь…

Он оборвал речь, слова замерли на кончике языка, так и не произнесенные.

— Правда, Софи! Всегда ею было! И не смей. Ооо… не смей меня жалеть, — зарычал Джо, отступив на шаг назад. — Мне не нужна твоя жалость. Держись от меня подальше. Целее будешь. — Отвернулся, словно так я не могла увидеть его эмоции. Но я видела: дрогнувший кадык, когда сглотнул резко слюну; подрагивающие кончики пальцев. Видела и раздражалась пуще прежнего. Обида и ярость накатывали волнами, щеки кололо как от мороза, уши же наоборот пылали.

Подошла к нему, занесла руку и ударила прежде, чем успела обдумать. Раздался громкий хлопок, на мужской щеке остался заметный отпечаток моей ладони. Зрачки Джо расширились, глаза распахнулись в удивлении, верхняя губа дернулась вверх.

— Никогда так больше не делай. Не говори мне, что я должна, а чего не должна. Это не тебе решать. Ясно? Мне не пять лет, чтобы закрывать рот всякий раз, как кому-то не нравится то, что я говорю. Даже если ты нечисть. И что? Это означает, что у тебя не было причины подмешать в зелье яд? Или то, что человек на такое не способен? Исчадие тебя разрази, мне нужно понять! Я пытаюсь тебя понять! Но как это сделать, когда ты меня отталкиваешь?! — Договорила и застыла, тяжело дыша.

Взгляд Джо скользнул по моей грудной клетке, переместился на шею, губы, остановился там на миг. И дышать стало отчего-то еще тяжелее, точно за окном не осень поздняя вовсе, а жаркое лето, когда от духоты желаешь спрятаться в темный и сырой подвал.

— Ты такая дура, Софи, — хрипло прошипел парень, а затем шагнул навстречу. Его лицо склонилось ко мне так близко, что воздух вовсе выбило из легких, как магией перекрыло дыхательные пути.

— Что ты… — на выдохе начала говорить я, но меня оборвали чужие губы. Мягкие и настойчивые.

Он целовал осторожно, будто боялся, что оттолкну. Всасывал то нижнюю губу, то верхнюю, проникал языком в мой рот, оглаживал им нёбо.

Мои пальцы легли на его вздымающуюся грудь, скользнули по рубахе, цепляя пуговицы. Джо шумно выдохнул. Оторвался от губ, чтобы вернуться к ним вновь. Подцепил нижнюю зубами, оттянул и отпустил.

Мы оба дышали часто и коротко. Я ткнулась носом в его шею, вдыхая знакомый запах, ещё никогда не казавшийся мне таким притягательным. Провела по впадинке под кадыком, лизнула солоноватую кожу. Его грудные мышцы напряглись под моими ладонями. Лизнула снова, оставляя влажную полосу от шеи до мочки уха. И сама испугалась нарастающего внутри жара. Он поднимался из живота, опалял разум. Мысли стали тягучими, похожими на плавленый воск.

Джо не позволил окунуться в пучину страха, опустил руку мне на затылок, зарылся пальцами в волосы, пуская вдоль хребта мелкие мурашки. У меня закружилась голова. Мужская ладонь тронула лопатки, линию позвоночника, копчик и легла на ягодицу, сминая.

Я взглянула на него коротко из-под ресниц и задрожала под потемневшими до черноты глазами. Там пылало пламя, грозя сжечь нас обоих, не оставив и углей. По вискам, острым скулам раскинулись уже знакомые мне синие мерцающие линии. И, точно ошалевшая, я тронула одну из них, провела по извивистому рисунку. От моих касаний линии встрепенулись, ожили. Джо опустил веки и хрипло застонал. Голову повернул вбок, чтобы мазнуть по тыльной стороне ладони губами.

Вокруг нас сгустилось нечто, похожее на дым. Без запаха и вкуса. Я с него дурнела. Теряла волю, разум. Чувствовала то, что ощущала тогда в лесу. Нечто манящее, завлекающее. Греховное. То, что может поднять меня на вершину блаженства и без сомнения скинуть вниз.

И я поддалась. Поцеловала завитушку у его