Она заправляет волосы за ухо, размазывая по подбородку хрен и черный жир, жует и смотрит на часы.

– Ну, а ты чем занимаешься? – спрашивает она. – Пьешь в шесть, шатаешься без дела по площади.

– Я хочу побольше узнать о твоей теории. Про этот роботизированный коммунизм.

– Дай угадаю. Ты учишься в университете. Ты намерен проанализировать мой бред и связать с теорией. И ты такой чисто выбритый. Вы, студенты, так тщательно бреетесь, хотя ваши кумиры все бородатые!

– Я изучаю астрофизику. Хотя сегодня и не понимаю зачем.

– Хороший день для вопросов, – говорит она и приканчивает сосиску.

Полицейские наконец скрутили торговца и грузят на заднее сиденье автомобиля. Они уезжают, не обращая внимания на перевернутую тележку, и вскоре та становится всего лишь частью вечернего безумия толпы, пешеходы просто обходят ее, не задумываясь, откуда она взялась.

– Я все еще хочу есть, – говорит Ленка.

Я открываю сумку и достаю шницель и самогон Бивоя.

– И пить? – спрашиваю я.

– А ты запасливый.

Мы едим, но я забочусь о том, чтобы хватило и на ужин бабушке. Неон жжет глаза, затмевая мягкую красоту готических уличных ламп. Мы сидим минут двадцать, особо ни о чем не разговаривая, пока я не решаю, что терять мне нечего. Я спрашиваю, можем ли мы увидеться снова, что-нибудь выпить и съесть, потому что шум в голове заглушает все остальное, но ее ответ я слышу совершенно ясно и с удовольствием. Она соглашается выпить кофе в пятницу, и мы расходимся.

В пятницу мы потягиваем капучино на острове Кампа. На следующей неделе едем на Матейскую ярмарку пострелять из лазерных ружей. Она навещает меня каждый день в перерывах между занятиями и приносит штрудель и пиво. Ленка. Имя происходит от Хелены, что означает «факел». Якуб происходит от еврейского «следовать по пятам». Имя обрекает меня до конца дней ходить по земле, привязывает к грязи и мостовым, а ей суждено гореть и подниматься в небеса. Но это не имеет значения. Мы движемся вместе, будто всегда знали, что когда-нибудь окажемся здесь. Мы индивидуалисты, и раз мы решили быть вместе, покинув безопасную колыбель одиночества, это говорит нам все, что нужно знать.

Через три недели после знакомства я рассказываю ей о смерти дедушки, и она настаивает, что я должен увидеть одно важное для нее место. Тайное место, которое может стать важным и для меня.

Когда мы снова встречаемся на нашей скамейке на Вацлавской площади, она курит сигарету. На ней впервые желтое летнее платье с одуванчиками, то самое, которое она наденет в наш последний совместный вечер на Земле. Она не тратит время на приветствия.

– Пошли.

– Куда?

– На луну, конечно. Это учеба сделала тебя таким тупым?

Мы энергично пробираемся через плотное скопление тел, пиная по дороге пакеты с покупками и задевая локтями детские головы. Я слышу позади злобный шепот. Вечерний бриз прямиком с Атлантики, застрявший меж богемских холмов, контрастирует со зноем последних дней. Все сегодня какие-то многослойные, таинственные. Jay Z из бумбокса каких-то отдыхающих брейкдансеров сталкивается с флейтами и кларнетами оркестров, исполняющих кошмарную народную музыку в старомодных пивных. Мы сворачиваем на Провазницкую, и от внезапной тишины у меня едва не лопаются уши.

Ряды многоквартирных домов впереди не тронуты временем, войной и разными режимами. Голубые, коричневые, с полинявшими черепичными крышами, все они набиты битком. Когда-то этими квартирами в Старом городе награждали партийных бонз, теперь они принадлежат согражданам с толстыми кошельками. Я в шести кварталах от квартиры своего детства, обеспеченной верным трудом моего отца.

Ленка ведет меня к желтому зданию, где разом нажимает на кнопки восьми дверных звонков. Мужской голос рявкает «кто?» в домофон. Мы молчим. Она нажимает еще несколько кнопок, пока дверь с жужжанием не открывается, и мы забегаем внутрь.

– Поверить не могу, что это сработало, – говорю я.

– Всегда кто-нибудь кого-нибудь ждет.

Мы поднимаемся по винтовой лестнице, огибая безносого мужчину и женщину с двумя толстыми далматинцами. Мы наверняка показались этим незнакомцам парой. Это открытие ускоряет мои шаги. Ленка ведет меня к себе? Невозможно, иначе у нее бы были ключи. Это ловушка? Она спотыкается об меня, шепотом извиняется, мои пальцы касаются ее голого бедра, и она хватается за меня, чтобы не упасть. Наконец мы оказываемся у входа на чердак, по краям обветшалой двери сочится свет. Ленка дергает ручку, и я морщусь от истерического скрипа. На чердаке видны все признаки заброшенности – неохотно проникающий в маленькие окошки свет, клубы пыли, велосипед какого-то уже покойного ребенка, коробки. Один из дальних углов отделен черной занавеской.

– Ты хочешь принести меня в жертву Сатане? – спрашиваю я.

– А ты согласен?

– Да, если это сделаешь ты.

Ленка опускает жалюзи на окнах, и теперь я вижу лишь очертания ее изгибов. Оставляя за собой аромат абрикосов и пудры, она проходит мимо меня и отодвигает черную занавеску, приглашая меня внутрь, зажигает в углу маленькую лампу с покрытым легкой черной тканью абажуром. На черных обоях мерцают золотые силуэты звезд и лун. Над нами висит луна из папье-маше, ее горы и кратеры очерчены карандашом. У наших ног лежат Юпитер, Сатурн, Венера, вырезка из Млечного Пути, «Аполлон-1», «Сокол тысячелетия», выцветшие обертки от жевательной резинки и выпотрошенная крыса.

Ленка пинком отодвигает крысу, наклоняется, роется под обертками от жвачки и вынимает фигурку салютующего астронавта НАСА.

– Что думаешь? – спрашивает она.

– Думаю, что хотел бы здесь жить.

– В детстве я приходила сюда играть с лучшей подругой. Мы приносили с собой жвачку и соревновались, кто сможет запихать в рот больше. Петра, это она сделала луну. Все она. Здорово, что люди не обращают внимания на этот чердак, правда? Они бросают сюда хлам и забывают о нем. Я не была здесь лет двенадцать. Или тринадцать? И я сказала себе, что возьму сюда Якуба, своего астрофизика, и посмотрю, жива ли еще моя вселенная. Если она жива, он ее увидит, и может, это как-то компенсирует то, что я замалчиваю его горе, ведь я избегаю горя. И может, я даже не стану возражать, если он попытается меня поцеловать, я уже давно не влюблялась. И вот мы здесь. Ничего не изменилось за эти годы. Я в своем единственном укрытии. С тобой.

Солнечные вспышки возникают, когда энергия магнитного поля трансформируется в кинетическую – так притяжение частиц превращается в движение. Что именно вызывает этот процесс, мы пока не знаем. Будь то излучение электронов, ионов и атомов во вселенную или коктейль из феромонов, проникающий в обонятельные рецепторы будущего любовника, некоторые жизненно важные функции реальности остаются тайной. Дыхание Ленки пахнет сигаретами и жевательной резинкой. Мы осторожно прислоняемся к стене, и я обвожу пальцем очертания сигарной коробки, которую так и ношу с собой. Рюкзак соскальзывает с моего плеча.