Краем глаза он что-то заметил. Он повернулся и увидел лишьящик, стоявший на столе. Простая проверка магических барьеров показала, что онипо-прежнему действуют.

Лохиван сделал ошибку, попытавшись подняться на ноги.Баракас снова обратил внимание на сына.

— Я теперь еще более убежден в том, что, схватив ее, мысовершили правильный маневр. В конце концов, Риган нуждается в твердой руке,которая управляла бы им. Шарисса и станет этой рукой — как только я должнымобразом ее вышколю. — Он сложил руки на груди. — Ну что — у тебя все еще естьугрызения совести?

— Нет, государь.

Это была ложь — и оба знали, что это ложь. Но повелительТезерени знал также, что может рассчитывать на полную покорность Лохивана вовсем.

— Очень хорошо. Ты можешь идти… Погоди.

— Повелитель?

— Завтра я хочу с войсками отправиться в горы — с воинами наверховых и летучих дрейках.

— Да, отец.

— Иди.

Лохиван исчез — так и не поднимаясь с колен. Этосвидетельствовало о возвращении былой мощи силы Тезерени. Они еще не былимастерами-магами, как некогда в Нимте, но Баракас верил, что этот деньнеуклонно приближается.

Что-то привлекло его внимание, и он снова началповорачиваться к окну. Это что-то исчезло прежде, чем он успел осознать, чтооно собой представляет, однако повелитель Тезерени невольно застыл на месте,потому что в силуэте было нечто знакомое: некая закутанная в плащ фигура.

Баракас быстро подошел к коробке и коснулся печатей. Ничегоугрожающего, ящик был по-прежнему защищен от взлома и изнутри, и снаружи.Баракас чувствовал, как заключенное внутри существо вновь яростно бьется.

— Неистовствуй сколько хочешь, демон, — прошептал Баракас узнику.— Ты непременно покоришься моей власти — а иначе я оставлю тебя там, внутри, ипогребу где-нибудь в самой глубокой пещере, которую только найду.

Шум борьбы утих. Страх возымел силу. Баракас поместилопасного сотоварища Дру Зери в место, даже худшее, чем Пустота. Обнаружитьглавную слабость призрачного скакуна оказалось нетрудно — он боялся остаться водиночестве.

В коробке даже небытие Пустоты не разделяло судьбу с ТемнымКонем — там находился лишь он один.

— Так-то лучше. Если ты будешь вести себя хорошо, я дажебуду позволять тебе снова видеться с госпожой Шариссой.

Это послужит уроком им обоим. Темный Конь увидит, что табеспомощна — хотя и передвигается свободно, а она поймет, что даже такоемогущественное создание, как Темный Конь, не представляет особой угрозыТезерени.

Это был следующий шаг к тому, чтобы сломить их волю.

Сняв руку с ящика, служившего Темному Коню ужасной тюрьмой,Баракас почесал шею. Он все еще думал о том, чей же образ ему привиделся.Возможно, его подвели глаза, которые последнее время видели хуже, чем следовалобы? Это была лишь игра его воображения? А если так, то почему ожил именно этотобраз?

С чего ему было представлять своего вероломного сынаГеррода?

Что-то пошло совершенно не так, и он не знал, что делать; незнал, где он находится и как здесь оказался. Но последнее, что он помнил, — этото, что почти достиг своей цели, однако его отец оказался там, где находитьсянадо было ему самому, разве не так?

— Прекрати это! — кричал себе Геррод, нисколько в этотмомент не заботясь, каким безумцем он должен выглядеть. Он заткнул себе ушируками — как будто это заставит умолкнуть его собственный внутренний голос.Однако безумные мысли роились еще несколько мгновений, прежде чем чародей смогнаконец справиться с собой.

Как ни странно, овладеть собой ему помогли слова отца.

Мы — Тезерени. «Тезерени» означает мощь. Не существуетничего более сильного, чем наша воля.

До нынешней минуты эти отцовские слова всегда казались емуспорными и примитивными. Из всех тирад Баракаса лишь одна действительно имелазначение для членов клана дракона — конечно же, эти слова предводителя. Теперьони напомнили Герроду, что его отец не позволит себе так легко соскользнуть вбезумие. Повелитель Тезерени стал бы бороться с ним с той же яростью, что и свнешней опасностью. Все зависело от того, на чем сосредоточить свою волю.

Геррод не мог позволить себе потерпеть неудачу там, где, какон знал, его отец преуспеет.

Сосредоточившись, он привел мысли в порядок и подавил — есливовсе не изгнал — страх. Тут он понял, что, когда порвалось звено, связывавшееего с целью его путешествия, он закрыл глаза — и больше не открывал их.

Геррод ощутил, что из тьмы его внутреннего «я» он оказалсявыброшенным в свет… в свет небытия?

За неимением более подходящих слов он был готов называтьокружающее пространство белым, хотя «белое» подразумевало что-то определенное —хотя бы свет и цвет, а здесь не было ни того, ни другого. Просто безбрежностьнебытия.

— Кровь Дракона! — прошипел он, прибегнув к любимомупроклятию Тезерени.

Он беспомощно плыл в том, что было лишь Пустотой — которуютак отчаянно пытался описывать Дру Зери, никак не находя для этого подходящихслов. И Геррод смог теперь понять почему. Ничто — никакие слова — не моглисколько-нибудь охарактеризовать подобную реальность. Ни одно описание не могловоздать должное Пустоте.

Спокойнее. Ему надо оставаться спокойным. Великий маг Зериизбег этой ловушки — значит, это сделает и Геррод.

Что случилось? Геррод припомнил свое краткое вторжение вреальный мир и внезапную утрату связи с точкой, куда он перенесся, — как будтотелепортирующее заклинание не смогло эту связь удержать. В нужном Герроду местенаходился его отец; на этот риск чародей был готов пойти — но ведь обитателя Пустотыздесь не оказалось. Почему? Заклятие должно было перенести Геррода к ТемномуКоню — если только не существовал непредвиденный барьер…

Ящик. Он припомнил ящик. Что-то в ящике привлекло еговнимание, что-то…

— Ты — не другой «я».

— Что? — Геррод огляделся вокруг, пытаясь найти источникголоса.

— Другой «я» наскучил. Возможно, ты окажешься интереснее.

— Кто это? Где ты? — закричал чародей. Он попыталсяобернуться вокруг себя, но в Пустоте невозможно сказать, удалось тебе это илинет. Вокруг него, конечно же, была лишь Пустота. Эта Пустота могла отличатьсяот той, что была секундой раньше, но как Геррод мог об этом судить?