южных городов и военнослужащих. В Одессе, как и в Киеве, имели место собрания для франкоговорящих жителей города. Они проводились в Муниципальном театре[808] и в казармах военнослужащих, поскольку, по мнению Ж. Садуля, «лучшие места для агитации – это те места, где [агитируемые] живут или работают. Для военных это казармы, поэтому в каждой военной единице нужны коммунистические ячейки»[809].

В хранящихся в Национальном архиве Франции материалах о деятельности Ж Садуля в России в 1918–1920 гг. имеется любопытное фото, сделанное 12 мая 1919 г. в Одессе[810]. На нем запечатлен Ж. Садуль в окружении французских военнослужащих. На обороте данного фото присутствует поясняющая запись, в которой автор сообщает фамилии и имена некоторых из тех военных, которые запечатлены вокруг Садуля (Жорж Жобо, Эмиль Деламаре, Жорж Паки, Марсель Сорде и Абель Морэ). Автор записи также акцентирует внимание на том, что рядом с самим Ж. Садулем справа сидит его любовница. Нам известно, что ею была Мария Федоровна Матасова, бывшая талантливая актриса театра в Петрограде[811], с которой Садуль познакомился в Москве в конце 1918 г., когда болел тифом[812]. Оправившись от тяжелой болезни, Садуль писал своей супруге, Ивон Садуль, что «выздороветь сумел благодаря заботе и самоотверженности его подруги, Марии Федоровны Матасовой»[813]. Она также, писал Ж. Садуль супруге, «помогла ему избежать револьвера убийцы во время его пребывания в Москве»[814]. Кроме того, автор записи обращает внимание и на секретаря Садуля – Риделя[815]. Это фото, сделанное на память, подтверждает личные встречи и беседы экс-капитана Садуля с французскими военнослужащими и свидетельствует о близком знакомстве с ними.

Кроме того, встречи проходили непосредственно в бюро Французской коммунистической группы Одессы на Николаевском бульваре[816]. Заключенные «были обязаны направляться на коммунистические мероприятия»[817] и нередко для этого «красноармейцы применяли силу»[818]. Во время личных встреч с иностранными солдатами французские агитаторы стремились донести до них истинные (на их взгляд) мотивы интервентов[819], их приглашали поддержать Советскую Россию и, напоминая о революционном прошлом Франции, призывали «быть достойными сынами Парижской коммуны»[820]. За всеми этими лестными и воодушевляющими призывами стояло стремление пропагандистов привлечь как можно больше адептов в ряды Красной армии. Хотя, конечно же, с точки зрения французских властей, не разделявших левую идею, агитаторы занимались откровенным склонением французских солдат к предательству[821] и дезертирству. Нередко для привлечения в ряды Красной армии агитаторами использовались заведомо ложные сведения. Пленников обманывали. Например, на вопросы, почему им не дают присоединиться к отплывающим на родину согражданам, говорили, что «французское командование отказалось их брать на борт, поскольку они заражены большевизмом»[822].

Помимо этого, военнопленных в Одессе, как и военнопленных в Киеве, вынуждали участвовать в смотрах, манифестациях, чтобы таким образом создать видимость многочисленности и интернациональности коммунистического движения. В Одессе при праздновании «Дня взятия Бастилии 14 июля пленники приняли участие в шествии под „Интернационал", проходя перед фотографами были вынуждены выкрикивать „Да здравствует Интернационал!" Цель этих мероприятий заключалась в стремлении компрометировать французских солдат перед их офицерами и впечатлить местное население, демонстрируя многочисленных иностранцев, примкнувших к большевикам»[823].

Более того, в военные части являлись большевистские агитаторы, в том числе и хорошо владеющие французским языком[824]. Проводя активную пропаганду, они стремились уговорами и убеждениями мобилизовать военнопленных для вступления в Красную армию[825], что, по свидетельству источников, «для пленников было равносильно смерти»[826]. Также военнопленным предлагали вступить в интернациональный батальон в Одессе или наняться на военные заводы в Николаеве, где «их работа была бы вознаграждена»[827]. Других же призывали остаться в штабе атамана Григорьева[828]. Но, как гласят источники, на эти предложения, даже подкрепленные финансовыми выгодами, пленники отвечали отказом. Им казалось, что русские были готовы силой[829] сделать из них агентов большевистской пропаганды за границами России. Французскому командованию также была хорошо известна «гнусная роль, играемая в этом вопросе капитаном Садулем»[830], «который в Одессе руководит пропагандой против французских войск»[831]. С уговорами приходили несколько раз[832], давая время для размышлений, затем угрожали, что «при следующем визите всех пленников отсортируют на коммунистов и некоммунистов и первые будут отпущены и вознаграждены, а другие останутся в тюрьме»[833]. На окончательный отказ военных предать данную ими присягу часто применялись наказания без суда и следствия[834]. За отказ от «соблазнительных» предложений военнопленных отправляли на допросы, нередко содержали в скудных условиях и с минимальным питанием, отправляли в тюрьмы или в землянки без одеял и доступа кислорода[835] или расстреливали тех, кто был, по мнению П. Массона, глубоко враждебен большевизму[836].

Но несмотря на свидетельства современников о порой жестких методах мобилизации заложников в ряды Красной армии, нужно сказать, что, судя по всему, эти показания несколько преувеличены. В целом, по мнению того же П. Массона, с заключенными обращались достойно, и они даже могли свободно перемещаться по городу[837]. Этот факт, конечно, не отрицает того, что проявления бесчинства со стороны французских агитаторов имели место, но в то же время позволяет допустить, что эти случаи могли быть единичными. Кроме того, важно отметить, что со стороны сотрудников Французской коммунистической группы Одессы имелось проявление заботы о соотечественниках[838]. По воспоминаниям М. Боди он в сопровождении коллег приходил в тюрьму к пленникам с хлебом[839], чтобы подкормить заключенных. Также на пропитание французских солдат группой выделялись средства: например, в июле 1919 г. было выделено 3320 рублей[840]. Более того, в Киеве были сформированы комитеты для помощи заложникам. Эти ассоциации, обладая весьма значительным капиталом, снабжали дополнительным питанием пленников и выделяли на каждого по 100 рублей в месяц для покрытия покупок свежего мяса, белья, чистой и теплой одежды[841]. Для облегчения пребывания в плену заложников и их скорейшего освобождения была привлечена организация Красного креста Дании в Москве. Эта организация сообщала о находящихся в России приблизительно 400 иностранцах (французы, шведы, голландцы), которые должны были покинуть Россию к 25 мая 1919 г.[842]

Переговоры между Францией и Россией явно затягивались. Большевики удерживали пленных в качестве гарантии, прикрываясь соглашением между министром иностранных дел Франции Стефаном Пишоном и Г. В. Чичериным, согласно которому русские солдаты должны быть репатриированы на родину без компенсации[843], а французские представители, видя неуважение советской стороны к самым элементарным международным правилам[844], стремились как можно скорее вывезти из России французских граждан.