женщину!.. Вчера купца Талдыкина прижали, теперь дворянку… Но где Анфия Саввишна могла их встретить?

– В роще, на прогулке… Зачем она туда пошла с Аннет? Нашли место, гуляли бы себе без забот по парку… Здесь они, похоже, сели в лодку и перебрались на другой берег. Куда направились потом, по-вашему? Мои дворовые полагают, что к востоку.

– Правильно полагают, логово Кручины в оврагах и покрытых мхом болотцах в междуречье Самовцов. Но ловить его там сейчас бессмысленно, скоро начнет темнеть… Исправник Сабо, между прочим, и днем не смог их там прихлопнуть. В тех местах они знают каждую кочку, каждый кусток. Освоились, черт бы их всех побрал!

– И что ж нам делать, Евстигней Харитоныч? – расстроено произнес Вельяминов, взглянув на штабс-ротмистра. – Все бросить и ни с чем вернуться в имение? Нет, я на это не согласен!..

– Филипп Елизарыч, похоже, прав, – развел тот руками. – В темноте по оврагам и болотам много не походишь. Сорвешься с обрыва, сунешься в топкое болотное окно, и поминай, как звали!

Аблов прошелся и попыхтел трубкой. Вынув ее изо рта, он кинул взгляд на другой берег и в раздумье потер подбородок.

– Я, кажется, знаю, как разделаться с шайкой, посмевшей оскорбить Анфию Саввишну! Пора положить ей конец.

– Не поделитесь идеей? – искоса посмотрел на него англоман. – Мы бы ее внимательно выслушали.

– Непременно. Отойдем в сторонку, господа.

Отставной поручик пояснил, что один из его крепостных держал в деревне что-то вроде небольшого постоялого двора. У него часто останавливался на ночь торговый люд, снующий по своим делам в восточной части уезда. Кому не нравилась толкотня постоялых дворов Кочетовки, Малого Самовца и Ивановки, сворачивали к Нижней Абловке, к крытой тесом избе старого Акинфия Бельцова. Постояльцев ждали горячий чай, выпивка, разнообразная закуска, а также спальные места за перегородками.

– Вот и сегодня, сообщили мне дворовые, к нему заехали двое петродарских купцов с приказчиками, – сказал Аблов. – Возвращаются окольными путями с Александро-Невской ярмарки в Шехмани. С полдюжины лошадей там продали, ну, и, естественно, теперь при деньгах. Что нам нужно, так это распустить слух по округе, что у Акинфия после успешных ярморочных сделок остановились торговцы, братья Зиновьевы. Кручина не упустит возможности обчистить известных в уезде лошадников. Мы засядем у Акинфия за перегородкой, подождем его, а как только заявится, и повяжем. Надо бы заранее приготовить крепкие веревки!.. Купцов, конечно же, не станем подвергать риску. Ближе к ночи я отведу их вместе с приказчиками в свой флигель. Пусть там отсиживаются.

План Аблова понравился дворянам. Он был дельным и, если все пройдет гладко, то поимки и оков Кручине не избежать. Отправив крепостных в имение, Вельяминов приободрился.

– Ну, погоди, разбойничья рожа! Вот мы тебя ужо, поганца, как говаривает мой камердинер, ругая нерадивого лакея!

– Кажется, я понимаю, каким образом Кручина узнает о петродарских купцах. Вы собираетесь послать своих людей в питейные дома Малого Самовца и Ивановки!

– Точно! Там мои дворовые за кружкой пива, невзначай, и сболтнут завсегдатаям о месте ночлега Зиновьевых. Будьте уверены, разбойники будут оповещены… Митрофан, подвези-ка нас к моей усадьбе. Рядом она, за взгорком.

Усадебный одноэтажный дом Аблова был срублен из потемневших от времени дубовых бревен и крыт выкрашенным красной краской тесом. Возле стоял довольно большой флигель, за ним располагались погреба, амбары, конюшня, каретный сарай.

При виде конного экипажа дворня высыпала на крыльцо и принялась разглядывать тех, кто в нем находился. Помещик без проволочек переговорил с двумя смышлеными на вид парнями, заглянул в дом и, выйдя из него с двумя пистолетами за поясом, посоветовал штабс-ротмистру оставить бричку у своего крыльца.

– На всякий случай, – объяснил он. – Трепачи наверняка донесли Кручине, что по деревне в ней разъезжает бывший капитан-исправник. Не будем лишний раз тревожить его. Васька!.. Накормить кучера, звать его Митрофаном.

Погладив рукояти пистолетов, Аблов повел дворян в деревню, к большой избе, перед которой лежал огороженный двор с дощатыми навесами и колодцем-журавлем. Под навесами, неторопливо жуя овес и помахивая хвостами, топтались две каурые лошади. Возле них, уткнув оглобли в землю, стояли легкие телеги.

Гостей на крыльце встретил высокий худой старик с орлиным носом, длинными седыми волосами и окладистой бородой. Одет был Акинфий в опрятный кафтан, широкие шаровары и хромовые сапоги. Выслушав барина, он солидно кивнул головой и повел господ в сени, в коих виднелись три двери – в чулан, на двор и в саму избу. Жилую часть пересекали две перегородки, делившие ее ровно на четыре комнаты. В передней за одним из двух дубовых столов чаевничали знакомые дворянам купцы Казьма и Иван Зиновьевы с приказчиками. Поздоровавшись с ними, охотники за разбойниками уселись за свободный стол.

– Пра-ско-вь-я! – нараспев произнес старик. – Неси другой самовар с чашками! Барин к нам, Филипп Елизарыч, пожаловали с господами.

В пристроенной к избе дощатой кухне началось движение. Спустя некоторое время из нее выплыла с самоваром в руках крупная баба в повязанном на голове алом платке и длинном до пола сиреневом сарафане. Это была сноха держателя постоялого двора. Следом она принесла блюдца, чашки с ложечками, плетеные тарелки с калачами и ватрушками.

– Слышал, расторговались лошадьми, Казьма? – обратился Аблов к зажиточному светловолосому петродарцу, подвигаясь к самовару.

– Расторговались, слава Богу! – перекрестился купец. Его спутники также закивали головами. – Прошумела ярманка. Ничего, веселой оказалась: и балаган был, и качели, и даже ручной медведь. Что касаемо дела, то кто скотиной торг вел, кто сукнами, а кто деревянной посудой, съестными припасами, лаптями, сапогами.

– Галантерею разную навезли, – добавил брат Казьмы. – Бусы, перстни, булавки с заколками, всего было вдоволь! Ну, и в Панском ряду раздолье – шелка предлагались на любой вкус, кашемир, драп, стеклярус…

– Значит, сбагрили лошадок, – сказал Хитрово-Квашнин с легкой усмешкой, наливая себе чай в чашку. – А помнишь, Казьма, как ты сбыл вороного Барса заезжему гастролеру, когда я расследовал убийства на Дворянской?

– Разве о том забудешь, Евстигней Харитоныч! – рассмеялся Зиновьев, махнув рукой. – Нагрел меня тот проходимец, ох, нагрел! Втридорога купил я, дубина стоеросовая, своего же коня!.. Хочу, говорит, к упряжке на отлет, в пару вороному орловскому рысаку со звездой на лбу, купить пристяжную, легкого скакуна с изящным склоном головы, обязательно вороного и чтоб звезда на лбу и белая проточина по переносью. И вдругорядь: найди, мол, такого же за любые деньги… Кто ж мог подумать? Меня, тертого калача, провел как мальчишку! Правильно говорят, собаку съел, да хвостом подавился!.. Охо-хо, истинно, век живи, век учись.

– А каких же лошадей продали в селе?

– Двух заводских скакунов, двух для упряжи, двух