Конечно, он испытал немало треволнений, прослышав онамерениях “дражайшей маменьки” позволить Александру обойти отца на пути кпрестолу, однако в глубине души никогда не сомневался, тот, кто рожден длятрона, рано или поздно воссядет на него.

Престол, венец — это было то, что принадлежало ему по праву,само собой, независимо от его желания. А вот звание великого магистра… этотпьедестал Павел воздвигает для себя сам, своими собственными усилиями.

Это звание — признание его собственного величия, тут он непросто сын Екатерины и Петра III (что по-прежнему вызывает у императора тайные,но мучительные сомнения). Он просто — иоаннит Павел, не пожалевший ни страныродной, ни веры отцов для возвеличивания дела всемирного рыцарства и получившийза это высшую награду, о которой только мог мечтать!

— Я желаю немедленно видеть барона Николаи. Безбородковскинул бровь.

Для чего, интересно знать, императору незамедлительнопотребовался президент Академии наук?

Неужто желает в который уже раз углубиться вместе с ним висторию создания своей любимой игрушки — этого несусветного ордена, к которомупри дворе всерьез относятся, кроме императора, один, ну два человека?

И тотчас же канцлер получил ответ на свой вопрос:

— Я намерен приказать в издаваемом академией календареобозначить остров Мальту губернией Российской империи!

О господи… “Почему бы тебе не отправиться уж прямо сейчасзавоевывать Индийское царство?” — подумал ошарашенный Ростопчин. Если бы онзнал, что окажется провидцем и спустя два с половиной года…

— Чего еще угодно приказать вашему величеству, непроницаемымвыражением проговорил Безбородко, быстрее других пришедший в себя (должность унего была такая, чтоб быстро оправляться от ударов, да и практики воспринимать,не дрогнув, самые несусветные монарший причуды накопил побольше прочих!).

— Прикажите нашему послу в Риме Лизакевичу вступить всношение с римской курией и подтолкнуть вопрос о моем избрании главойМальтийского ордена, — приказал — Павел, словно это было уже дело вполнерешенное.

Ну, уж тут Ростопчин не выдержал:

— Осмелюсь напомнить вашему величеству, что вы исповедуетеправославную веру, а также состоите во втором супружестве. Граф Лита может впорыве благодарности давать какие угодно обещания, однако разве мыслимо, чтобычеловек в вашем положении мог сделаться главою католического военно-монашескогоордена?!

Литта оскорблено вздернул голову:

— Что вы хотите этим сказать, граф Федор Васильевич?!

Однако Павел успокаивающе махнул ему рукой и обратил наРостопчина взор столь умиротворенный, словно все его мечтания уже сбылись. Онни чуточки не сомневался, что они непременно сбудутся!

— Все когда-нибудь случается впервые, дорогой мой, —философски изрек он.

— Ежели бог так судил, что опора всемирному рыцарству ипротивостояние революционной заразе найдут прибежище и возрождение именно вРоссии, почему мы должны противиться его вышней воле?

— Восхищаюсь прозорливостью вашего величества! — вдругвоскликнул генерал Талызин: таким видом, словно не в силах был сдержатьвосторга и теперь немало испуган своей смелостью.

— Только вы, вы одни способны сделаться опорою.

— Он задохнулся, как бы не находя слов, и продолжил стщательно продуманной бессвязностью:

— Ах, кабы знал святейший отец Пий VI, что новоизданныйрегламент для римско-католического духовенства в России противоречит церковнымзаконам, угрожает гибелью всей латинской церкви в державе вашего величества!

А ведь большинство латинских священников принадлежат кордену, магистром коего, убежден, ваше величество скоро сделается.

Кабы вы, государь, могли простереть всевластную десницу надугнетенными братьями, которых притесняет в Белоруссии митрополит Сестренцевич икоторые начали искать себе пристанища в Петербурге!

Ведь их цель — исключительно просветительская. Они открываютколледжи для юношества, они читают публичные лекции в Академии наук. Они умны,изобретательны, обладают многосторонними знаниями, благочестием, скромностью…Взять хотя бы отца Губера.

Граф Литта может подтвердить мои слова…

Литта ощутил, как похолодело его пышущее здоровьем лицо.Иисусе сладчайший! Он решил было тут же отречься от старинного знакомства сГубером и сделать вид, будто впервые слышит эту фамилию, однако, к его немаломуизумлению, на помощь пришел не кто иной, как скрытый враг его — Ростопчин.

Тот был настолько поражен наглостью Талызина и собственнымпросчетом, что даже пропустил мимо ушей случайную — или намеренную? — обмолвкунасчет Литты.

— Если не ошибаюсь, сей Губер — иезуит? — резко бросил он.

— А ведь указом папы Климента XIV орден Игнатия Лойолы былзапрещен во всех католических землях, дай бог памяти, еще с десяток лет назад.

Разве то, что было запрещено Климентом, может быть угодноего преемнику?

“Всякое в жизни бывает”, — мысленно ухмыльнулся лукавыйБезбородко, вспомнив, с каким усердием Павел с первых дней своего правлениявыкорчевывал все, что было насаждено его матерью, преемником которой онявлялся.

— Насколько мне известно, — мягко, но непреклонно возразилТалызин Ростопчину, — папа Климент XIV был наказан господом за свои кознипротив его верных служителей.

Не секрет, что девиз ордена иезуитов: “Ad maiorem gloriamDei!” [26] — a стало быть, не сыскав средь католических орденов более преданныхисполнителей воли Всевышнего. Папа же Климент XIV, в миру Лоренцо Ганганелли,на исходе жизни впал в идиотизм.

Частенько он садился у окна своего дворца Монте-Кавалло смаленьким зеркальцем и развлекался тем, что пускал зайчиков в глаза прохожим,особенно усердствовал, если попадалась хорошенькая женщина.

— Ну, разве это не кара господня?

— А я слышал, что Климент сделался дурачком под действиемяда, которым его отравили мстительные иезуиты, — ехидно пробормотал Безбородко,делая вид, что внимательнейшим образом изучает рескрипт государя.

— Мне отмщение, и аз воздам, — пожал плечами Павел.