час у постели Ляйсан целая делегация. Даже Петр Владимирович звонил. Поинтересовался состоянием дочери и успокоил насчёт работы. О Аллах! Не знаю, чем заслужила такую доброту. Но не успеваю выразить благодарность как следует — едва осмотрев Ляйсан, врач мрачнеет.

— Похоже на аппендицит. Девочке нужно в больницу.

— Ох…

А на большее меня не хватает. Нельзя нам в больницу! Но Ляйсан снова тошнит. И я просто не могу рисковать собственным ребенком…

— Д-да… Конечно. Как скажете.

— Господин Грачевский распорядился доставить девочку в частную клинику.

Киваю. Это, конечно, хорошо, но всегда есть шанс, что кто нибудь из персонала опознает новых пациентов и сдат Османову. Тем временем девочки помогают нам собраться, один из охранников на руках доносит Ляйсан до машины.

Вместе мы едем в клинику. Жаропонижающий укол действует, Ляйсан выглядит бодрее.

— Не хочу в больницу, — хнычет моя крошка.

А уж как я не хочу! Предчувствия самые поганые.

И они начинают сбываться, когда после осмотра доктор отзывает меня в сторону и, блеснув глазами из-под очков, сообщает:

— Нужна операция.

* * *

Богдан

Звонок от сына застаёт меня в разгар свидания.

— Кто там? — недовольно тянет Марта.

Из одежды на ней осталась только юбка, задранная на талию. Я в почти спущенных джинсах, с диким желанием завершить начатое. Но приходится выдохнуть раскаленный от похоти воздух.

— Сын.

Девушка недовольно прикусывает нижнюю губу, но молчит. Тянется за покрывалом. Да уж, Адам умеет быть вовремя. Буквально заставляю себя отлипнуть от дивана.

— Дай мне секунду, — прошу Марту и, отойдя окну, нажимаю на вызов.

— Да, Адам?

А от желания встряхивает. Смотрю на Марту, вижу точно такой же пожар в ее глазах, но как ушат ледяной воды на голову, слышу тревожное:

— Ляля в больнице.

И весь боевой пыл моментально исчезает. Какого хрена⁈

— Ее прооперировали, — продолжает сокрушаться Адам. — Это больно, наверное.

— Стоп-стоп-стоп. Как прооперировали? Почему?

Марта чертыхается и, подхватив одежду, идёт в ванную. Громко хлопает дверью, выражая недовольство. Понимаю, милая. И обязательно извинюсь.

— Тетя Настя рассказала, что у нее аппендицит вчера случился…

Ещё и вчера!

Мысленно чертыхаюсь.

— Жди, сын. Я скоро приеду. Навестим Лялю вместе.

И, попрощавшись нажимаю отбой. Оглядываюсь на измятый диван. Подушки сбиты, плед сброшен, рядом валяется чулок. А Марта притихла. Нутром чую, ждет, что я составлю ей компанию.

Так на кой черт мне куда-то переться? Ляйсан и ее мать явно не в списке моих приоритетов. Но вместо того, чтобы продолжить, громко извиняюсь:

— Прости, мне надо уехать. Срочное дело.

Баран! И девушка, видимо, считает так же. Снова врубает душ, не удосужившись ответить. Ещё раз извинившись, обещаю позвонить и компенсацию за похеренный вечер. А потом ухожу. Отвезу Адама один раз, засвечусь для приличия, и на этом все.

Но перед глазами почему-то мелькает испуганное личико Ясмины. Огромные шоколадного цвета глаза и прикушенные от волнения губы… В паху становится тесно.

— Дебил, — шепчу, глядя в зеркало.

И тихонько прикрываю дверь.

* * *

Операция прошла успешно. Доктор что-то говорил о своевременном вмешательстве, возможном перитоните и прочем, и прочем, а я смотрела на него и понимала через раз.

Ещё вечером моя крошка была здорова, ночью произошло воспаление, а утром ее прооперировали.

Клиника оказалась замечательная. Медперсонал просто умницы, вежливые, внимательные. Но меня трясет. Хожу по палате, как зверь в клетке, и вздрагиваю от каждого шороха. Боюсь, что будут осложнения, что дочери станет плохо, или нас попросят отсюда, или дверь откроется и войдёт Османов…

Последнее — мой личный кошмар. Наизнанку выворачивает, стоит представить, как почти бывший появляется тут, и…

Дверь распахивается. Я подпрыгиваю. И тут же равно выдыхаю.

— Богдан!

Мужчина удивлен. Смотрит на меня хмуро, нервным жестом лохматит волосы на затылке.

— Привет. А мы тут, к-хм, с подарками, — неловко трясет пакетом.

А я только сейчас замечаю стоящего за его спиной Адама.

— К-конечно, проходите. Ляй… Ляля смотрит мультики.

Моя девочка уже пришла в себя. Правда, ещё слаба, но будет рада гостям.

Адам тут же направляется в соседнюю комнату. В белом халатике, шапочке и бахилах он похож на доктора. Вижу через стекло, как оживляется дочь. Положительные эмоции — это то, что ей сейчас необходимо.

Протяжно выдыхаю. А над ухом вдруг звучит обеспокоенное:

— Чего ты испугалась?

Богдан становится за моей спиной. Так близко, что, кажется, чувствую жар его сильного тела. И от этого мятущиеся мысли приходят в совершенный хаос.

Нет, так не годится!

С силой веду ладонью по лицу.

— Я не испугалась. Просто… это были сложные два дня.

На плечо опускается тяжёлая ладонь. Ничего такого, просто жест поддержки. А меня кроет.

Прикусываю губу, чтобы скрыть слезы. Боль не помогает, щекам все равно мокро, а внутри… Внутри прямо ураган. Столько мыслей. И о потерянном сыне тоже… Всхлипываю. И впервые очень жду колких фраз Мещерова, может, хоть они заставят прийти в себя? Но вместо этого Богдан аккуратно привлекает меня ближе и обнимает.

— Все будет хорошо.

* * *

Богдан

Сложно было придумать фразу банальнее и тупее. Но когда я увидел Ясмину, такую трогательно-беззащитную и испуганную, в голове перемкнуло. А уж когда обнял… Прикрываю глаза, стараясь абстрагироваться от нежного тепла ее тела и потрясающего запаха. Это, наверное, какие-то особенные духи. Долбанный афродизиак, потому что мысли у меня моментально сносит ниже пояса.

— Однажды Адам… сломал руку, — выталкиваю, едва ворочая языком. — Пришлось… вправлять.

— С-сочувствую, — всхлипывает в ответ.

И утыкается лбом мне в грудь. Че-е-ерт… Соберись, Богдан, Соберись! У тебя девушка, у вас вроде как серьезно, а Ясмина скоро уедет из страны. Проклятье! Да вспомни Ингу в конце концов! Быть таким, как моя бывшая жена, я не хотел. Узы брака для нее не значили ровным счетом ничего. Через пару месяцев супружества я застал ее с любовником.

Мягко отстраняюсь от Ясмины.

К счастью, она не настаивает на продолжении. По-детски утерев щеки ладошками, смущенно отворачивается, а я, как идиот, смотрю на влажное пятнышко на своей серой майке.

Это очень… волнующе.

— Извините, — бормочет Ясмина. — Мне неловко.

Знала бы ты, как неловко мне! Но, незаметно поправившись, давлю из себя улыбку.

— Не люблю больницы, а уж видеть, как болеют дети… Это всегда трудно.

Ясмина кивает. Снова смотрит на меня. Огромные орехово-карие глаза влажно блестят, губы искусаны и