ребенка похожим на персонажа сказки. В этот вечер супругам кажется, что из всех проносимых и провозимых мимо детей он как минимум самый красивый!

Малыш их пока не ходил, но, как и любые молодые родители, которые еще не совсем сами вышли из детства, они мечтали, чтобы как можно скорее он вырос: начал сидеть, произносить первые слова, вместе с другими ребятами взбираться на горки, играть в снежки, сам начал шагать, хотя бы держась за руку и желательно минуя стадию «ползать». Им хотелось с ним дружить, а не заниматься с утра до вечера решением бытовых вопросов, которые сам он пока что решить не мог.

Потом, годиков через десять, а может быть, двадцать, проходит у нас, молодых родителей, эта страсть – делать своих детей старше! А еще лет через пять наступает и тот момент, когда хочется, чтобы время остановилось. И вот мы уже изо всех сил стараемся давно выросших и ставших самостоятельными людей окунуть в детство. Читаем нотации, просим не забывать надеть шарфик, застегнуть курточку, позавтракать, приготовить и держать в чистоте одежду, хорошо учиться, после – работать, не ходить по улице слишком поздно. И на все это уже давно повзрослевшие дети отмахиваются от нас, как от назойливых мух.

Только тогда до подобного времени двум нашим героям было еще далеко. Им даже с трудом представлялось, что их малыш пойдет в садик. Казалось, что это случится через век, а может, даже четыре. Медленно текли дни за днями, а молодые родители все ходили и любовались на маленькие, зелененькие, в черную клеточку ботинки, на то, как они покачиваются под укрепленной на груди кенгурушкой. Через неделю внимание их рассеялось, и один из еще слишком больших для «гномоподобного» ребеночка башмачков исчез.

Обнаружилось это поздним вечером, когда молодой отец вернулся с ребенком домой после многокилометровой прогулки. Казалось, мест, где мог этот ботинок упасть, слишком много, и даже нет смысла его искать, но юный папаша все же решился: нереально было даже представить, что такие же ботинки можно будет завтра пойти и купить снова. Бродил час, два, четыре… прихватил с собой своего еще школьного товарища с фонарем, чтобы уже точно осмотреть все обочины и канавы. Искали очень тщательно, но не нашли.

Ночью молодые супруги очень переживали, где он лежит, их драгоценный, зеленый, маленький. Может, где-нибудь под дождем или проехала по нему какая-нибудь забрызганная машина? Ботинок стал для них почти живым существом. И было странно: как это так, у других детей обувь есть, а у их ребенка больше не будет?!

Проснувшись в шестом часу утра, артист-папаша снова пошел искать потерявшийся башмачок. Юная мамаша уже и не надеялась, что из этой затеи что-нибудь выйдет, но через час выглянула в окно и увидела, как стоит он прямо перед подъездом и, разговаривая с каким-то соседом, жонглирует беглецом.

Оказалось, что нашел его на траве дворник за несколько остановок от их дома, на всякий случай прибрал к себе. Молодой папа опрашивал всех встречавшихся на пути дворников, и все они принимали активнейшее участие в происшедшей беде, оглядывались, искали…

Весь день настроение было у супругов приподнятое. Возвращение беглеца отпраздновали парой пирожных и коробкой детского сока, значительно вывалившись из дневного бюджета, а когда снова отправились гулять, то одной рукой юный отец уже бережно придерживал ребенка, а из другой сделал подставку для его ног, чтобы ботинки, не дай Бог, опять не сбежали.

Когда родители вернулись домой, то поставили их рядом друг с другом на самое видное место, которое только было в прихожей и долго-долго еще, проходя мимо, поглядывали на них с восхищением и любовью.

Где эти ботинки сейчас?! Вряд ли наша героиня об этом узнает. Боюсь даже, она не вспомнит тот дом, в котором больше года жила. Возможно, ее родители или его родители после того, как молодые уехали на заработки в Москву, оставив тем на попечение своего «гнома», отдали башмачки кому-то из новопоявившихся на свет божий детишек. Возможно, просто выбросили, потому что купленных впрок ботинок этих хватило очень надолго, и выглядели они уже так, что отдавать их кому-либо было стыдно.

Вот и сегодня, в жаркий июльский полдень, проходя мимо Александровского сада, где юные мамаши прогуливаются со своими чадами, наша героиня вдруг вспомнила об этих маленьких зелененьких башмачках из своей далекой и давно уже утраченной жизни. Подумала, что, может быть, они, эти мамаши, еще испытывают то глупое счастье от только что купленной детской обуви, комбинезончика или коляски?.. Или всего лишь от сладкой возможности погулять со своим ребенком в разгар рабочего дня?.. Но нет!.. На лицах у них спокойствие… скука… Лишь иногда проскальзывают ленивые улыбки, когда младенец их тянется к ним своими мелкими ручонками или начинает хандрить.

Усталость виднеется на этих лицах и неустанное желание, чтобы ребенок скорее вырос; наконец побыть в тишине, посмотреть фильм или просто полежать на диване. Но тишины этой в их жизни не наступает.

А быть может, пришли они сюда лишь оттого, что в том красивом и ухоженном доме, в котором они живут, жить им стало невыносимо: муж гуляет, родители не дают покоя (о, как часто многие родители вспоминают о воспитании своих детей лишь тогда, когда уже у тех самих появляются дети), замучили соседи, которые, будь у них на то право, с удовольствием бы издали указ, что с младенцами въезд в приличные дома запрещен. Столько от них крику, ору, столько еще не устоявшейся, но стремящейся обратить на себя внимание жизни.

Наша героиня подходит к часовне, перед которой праздные туристы бросают монетку на нулевой километр, а помпезный замок стоящего сбоку Исторического музея делает эту часовню такой крошечный, что многие даже не замечают, что в нее можно зайти. Эта часовня – одно из немногих мест в Москве, куда ходят свои – люди знающие, несмотря на то, что находится она в самом что ни на есть проходном месте.

Наша героиня входит вовнутрь и крепко закрывает за собой дверь. Взглядом здоровается с женщиной, продающей у входа свечки, та взглядом ей отвечает. В этой часовне нет ничего, что напоминало бы хоть мимолетно о бурлящей вокруг нее суете.

Мимо прямо стоящих и погруженных в свои мысли теней наша героиня проходит к иконе Иверской Божьей Матери. Перед иконой уже стоит женщина, за женщиной, в очереди, мужчина. Женщина целует и гладит изображение Святой, низко кланяется, а потом, поздоровавшись взглядом с только вошедшей, выходит. Мужчина