class="p1">– Я принес с собой шампанское и коньяк, – загадочно улыбнулся тот. – Но его мы выпьем с тобой чуть позже. Поставь, пожалуйста, в холодильник.

– Может, ты хочешь что-нибудь поесть? У меня вареники, гречка… – не унималась она.

– Нет-нет! Я с утра сегодня мечтаю о крепком чае. А ложки две сахара у тебя найдется?

Недовольно открывая шкафчик, в который был убран ненавистный для нее сахар (ненавистный, потому что от него толстеют, а не потому, что он ей казался безвкусным), она издевательски спросила:

– Может, тебе еще и с лимоном?

– О да, это прекрасно!.. Лимон… Пожалуйста, сделай мне чаю крепкого и с лимоном.

Время шло дальше, и каждому, кто заходил к ней в гости, она в надежде предлагала молоко, сок или кофе. И все они отвечали: «Нет, почему-то именно сегодня мне хочется чаю». А между тем, чай начал действовать и на другие стороны ее жизни. Вместо похудения, она начала толстеть: «Как минимум по четыре кружки в день!» – завещала ей диетолог. Ее успеваемость на работе приближалась к нулю, и самой ей было непонятно, каким чудом ее еще на ней держат.

Утро проходило в бурной и мелкой деятельности по хозяйству, что не случалось с ней прежде: вымыть кружку, стереть пятно со стола, убрать кинутую на кресло кофту… А вечер проходил в полусне. Она смотрела фильмы, пролистывала соцсети, ходила на встречи с друзьями, побывала даже на паре свиданий, но все это будто делала не она, а кто-то другой за нее делал.

Тем временем начали сами собой решаться проблемы, озвученные в процессе психотерапевтического сеанса. Вот уже несколько лет, как она мечтала куда-нибудь переехать, а теперь ей стало лень куда-либо переезжать. Уже пару лет, как она мечтала сменить работу, а теперь ей казалось, что лучше иметь хоть что-то, чем подвергать себя опасности: «Уйти, хлопнуть дверью – это легко, а найдется потом другая должность или не найдется, кто ж ее знает?!» – подсказывал внутри какой-то неизвестный ей голос. Вот уже год, как она мечтала начать новую семейную жизнь взамен треснувшего по швам прежнего брака. Но теперь ее устраивало и так. Больше личного пространства и можно флиртовать с кем захочешь. Месяц назад тревожило, что ее двенадцатилетний сын, растущий без присмотра отца, лишен и присмотра матери. Она даже понятия не имела, как он учится в школе, ходит ли в столовую, с кем дружит. Пыталась выяснить у него, но подросток не собирался так просто отказываться от своей свободы. Сил и времени, чтоб настаивать и пререкаться с ним, у нее не хватало. Теперь это больше ее даже не беспокоило. «Его дело. Ну подумаешь, если троечник. И из троечников хорошие люди бывают!» – рассуждала она. По утрам, перед выходом в школу, он тоже пил крепкий горячий чай и добавлял в него по три, а иногда и по четыре ложечки сахара, вдобавок к ним – чуть ли не половину лимона.

А их гостеприимные соседи, когда она заглядывала к ним в гости, тоже предлагали ей чай и специально выставляли на самую середину стола сахар. Чайный сервиз был у них настолько изысканным, что она не удручала себя отказом. И ее коллеги на работе тоже вдруг все перешли на чай. Кто-то оправдывался, что давление пониженное, а кофе печально сказывается на цвете зубов, кто-то рассуждал, что сейчас же не лето и не пить же газировку и воду. Она догадывалась, что все они по какой-то причине сходили к врачу, а там, у врача, им посоветовали: «Пейте побольше крепкого черного чаю! И обязательно с сахаром!»

И постепенно в голову к ней стали пробираться странные мысли: «А что, если все наши врачи специально советуют чай? А в чай, который в магазинах продается, специально что-то докладывают? И после того как человек его выпьет, человека устраивает в жизни буквально все. Он становится спокойным, уравновешенным и, надо сказать, даже гостеприимным. А может быть, дело не в чае, а в сахаре? – спрашивала себя она. – Ведь недаром же говорят: „И обязательно сахар!“»

Прошло полгода. И проблемы закончились везде и у всех. Люди болели, умирали, увольнялись с работы, искали новую, теряли близких, но их это больше не беспокоило. И если они вдруг о чем-то переживали, то это не мешало их привычной и размеренной жизни. Не случалось ни у кого нервных срывов, депрессий, бессонниц. По улицам все ходили и улыбались. На остановках покорно ждали опаздывающий общественный транспорт. В самолетах и в поездах вели задушевные беседы, угощая друг друга крепким и сладким чаем. А еще женщина заметила, что даже полицейские, которые выписывали пойманным ими гражданам штрафы, пока оформляли бумажки, чтобы граждане не беспокоились, поили их специально принесенным в термосе чаем. И только когда штраф оказывался больше двух тысяч рублей, докладывали в чай полдольки лимона.

В тумане

Постепенно она перестала верить в то, что завтра наступит «завтра», постепенно Андрей перестал верить в то, что когда-нибудь вновь сможет увидеть ту женщину, которую когда-то любил. Он и сейчас ее любил, но в воспоминаниях и в мечтах, а наяву она давно стала для него призраком. И потому его даже смущало, когда этот призрак звонил. Ее голос то заигрывал, то умолял в трубке: «Пожалуйста, включи видеосвязь. Я хочу видеть твое лицо, твои глаза. Ты же знаешь: взгляд всегда скажет больше, чем голос!»

На это у Андрея было заготовлено несколько фраз: «Поздно уже», «Плохая связь», «Я не причесан», «Давай сегодня поговорим так». Когда эти фразы переставали действовать, выдумывал, что звукоизоляция в квартире слишком плохая, что услышал, как от их болтовни стали просыпаться соседи за стеной. Это был прекрасный повод экстренно прекратить разговор.

Часто она спрашивала: «Наступит ли день, когда ты приедешь? – прекрасно зная, что этот вопрос риторический, а когда слышала его равнодушное молчание в телефоне, заносчиво добавляла: – Или вот я возьму, брошу работу, оставлю родителей и приеду к тебе. Навсегда приеду!» «Не надо, – возражал он, – это только из вашего благоустроенного мирка все здесь выглядит празднично и красиво. А что ты будешь здесь делать, если твоя мать без тебя умрет? А ведь может случиться такое. И вдруг самолеты отменят, границы закроют?.. Или еще что-нибудь произойдет. И даже на похороны не сумеешь приехать. – Мать его девушки уже несколько месяцев тяжело болела. – Простишь ли ты себе это? Я себе не прощу! И чем ты будешь здесь заниматься?.. Ничем!»

Она пыталась было возразить, что в состоянии сама