— Сталь у штыка отпущенная, мягкая — чтоб втеле не сломался; поэтому лезвие жала не держит, резать им невозможно, —убыстрил речь Тарасюк. — Рукоятка неудобная и в руке скользкая, а в работекровь попадет — будто вообще как намыленная. И не уравновешен нисколько, кидатьего вообще без толку.

— В советники Генштаба аттестовать тебя неуполномочен, — сказал полковник. — Ты б им, конечно, объяснил, каким долженбыть нож.

— Чего объяснять — такой, как у финнов. Клиноктреугольного сечения, закаленный, согнется — не сломается: закал толькоповерху, а внутри мягкое. Ручка деревянная, с насечкой — легкая, и в полете какстабилизатор. Лезвие — шесть пальцев, а больше никому и не надо.

— А штык? — презрительно опустился до вопросасержант.

— Штык старый был хорош — четырехгранник:входит легко, в теле не сломается, рана от него не закрывается, и доставать вфехтовании длинным легче.

— Тебя прям в университет надо, — съязвилсержант.

— А что, есть такой университет, где по оружиюучат? — простодушно спросил Тарасюк.

Мысль о возможности отсутствия такогоуниверситета полковника возмутила.

— Главное в государстве — что? — наставительносказал он: — армия! Главное для военного — что? — оружие. Как же в нашей странеможет не быть такого университета?!

И первого сентября 1952 года Тарасюк приехална исторический факультет Ленинградского университета.

В руке у него был тот же маленький«футбольный» чемоданчик. В чемоданчике лежали: чистая рубашка, бутылка коньяка,медаль «За Боевые Заслуги», парабеллум и книга В. Бейдера «Средневековоехолодное оружие». Полный джентльменский набор.

Он проследовал в деканат, где задалсакраментальный вопрос:

— Это правда, что у вас по оружию учат?

— В университете многому учат, — с туманнымдостоинством ответили ему. — Но приемные экзамены давно окончены.

— А может, мне к вам еще не надо поступать, —успокоил посетитель. — Так учат? Или нет?

— А вас что, собственно, интересует?

— Меня, собственно, оружие, — терпеливоповторил он.

— И какое же именно оружие? — вежливопоинтересовался замдекана по студентам.

— Именно — всякое. Огнестрельное, холодное…легкое, тяжелое, осадное, современное, средневековое, античное тоже, в общем.

— М-угу. Так современное, или античное? Есть,знаете, разница… особенно в применении. У вас, позвольте полюбопытствовать,чисто научный интерес к оружию, или есть и иной? — с корректностьюпетербургского интеллигента уточнил замдекана.

— Научно-практический, — сказал Тарасюк. — Аразницы иногда никакой нет. Фракийский меч начала нашей эры, скажем, ничем неотличается от артиллерийского тесака восемнадцатого века. А средневековыйрыцарский кинжал для панцирных поединков — от современного испанского стилета.

— М-угу, — невозмутимо сказал замдекана. — Унас при кафедре медиевистики действительно есть семинар истории холодногооружия. Приходите через год, первого августа, и сдавайте экзамены.

— А зачем тянуть, — возразил посетитель. Онраскрыл свой чемоданчик и предъявил аттестат за десятилетку, выписку с оценкамиприемных экзаменов в училище и справку об участии в партизанском движении.Сверху положил медаль, а сбоку поставил бутылку коньяка.

— М-угу, — развеселился замдекана. — Как этопоется? — «собирались в поход партизаны»… У вас там автомата нет с собой?

— Только парабеллум, — сказал Тарасюк.

С этими документами он был без звука зачисленна первый курс, вселен в Шестое общежитие на Мытнинской набережной и обеспеченстипендией.

Семинары начинаются на третьем курсе.Первокурсник Тарасюк пришел на первое же занятие вольнослушателем. На второмзанятии он сделал научное открытие. Акинак — меч древних скифов — был неколющим оружием, как утверждала дотоле историческая наука, но рубяще-колющим.

Прежняя точка зрения основывалась на античнойросписи по вазе, где один скиф собирается заколоть акинаком другого. Из чегоявствует, что историческая наука и относительно древних времен не всегдазатрудняет себя поиском весомых аргументов.

— Это какой же идиот сказал, что он толькоколющий? — с презрением бывалого партизана вопросил Тарасюк.

Руководитель семинара, интеллигентная дама изуниверситетской профессуры, была шокирована.

— Э-э… — прерывистым тенорком сказала она. —Если мы посмотрим на рисунок, то совершенно ясно видно…

— Что видно? Колоть можно и шашкой! Эдак вы иложку, которой вас щелкнут по лбу, объявите тупым холодным оружием ударногодействия, — прервал непочтительный слушатель.

— На археологических находках нет следовкаких-либо режущих кромок, — защищалась дама.

— Две тысячи лет в земле? ржа, ржа съела!! Этож какое качество стали, что за две тыщи лет в земле вообще порошком нерассыпалась! Она ведь и острие тоже съела… так может он вообще был безопасный?

— Есть труды специалистов…

— Ваши специалисты хоть барана когда-нибудьрезали сами?

— А вы, простите?

— Я всех резал. Так скажите: какой дурак будеттаскать полуметровый клинок в ладонь шириной, и не заточит лезвие, чтобы рубитьи резать? Ленивый, или мозги отсохли? Так это не боец! А акинак не короче римскогомеча. А чтобы только колоть, придумали узкую легкую рапиру.

Из чего видно, что со всем пылом молодости ипревосходством боевого опыта Тарасюк вгрызся в учебники. И результаты, так илииначе, но впечатлили окружающих.

— Если вы хотите посещать наш семинар…

— Да я для этого училище бросил!

— Возможно и зря. Так вот: когда вы самистанете профессором…

— А сколько для этого нужно лет? — перебилТарасюк.

— Три года аспирантуры — если вы окончитеуниверситет, в чем я не уверена, и если поступите в аспирантуру, в чем яуверена еще менее…

— Не сомневайтесь, — заверил он. — А дальше?

— А дальше — докторская диссертация иногдаотнимает и десять, и больше лет работы. И ее еще надо защитить!..