— От кого?

— От оппонентов.

— Не страшнее немцев. А это кто?

…Акинак стал его первой работой в Студенческомнаучном обществе. При этом «интеллектуалом» он не был, и никогда им не стал;правда, и не пытался себя за такового выдавать. Уровень его эстетическихпритязаний был примерно таков: когда в компании, скажем, обсуждался новыйфильм, Тарасюк выносил оценку специалиста:

— Чушь свинячья. По нему садят с десяткастволов, он речку переплыл — а! о! спасен! — ха! да я его за четыреста метровиз винта чиркну — только так!

Его любовь к оружию не удовлетворялась теорией— он стрелял. Стрелял в университетском тире из малокалиберной винтовки,малокалиберного пистолета и спортивного револьвера — больше, к сожалению, ничегоне было. И когда вместо десятки клал девятку, у него портилось настроение.

Но посулы тренеров насчет соревнованийотвергал: ученый не унизится до игр с безмозглыми спортсменами, на фиг емунадо.

Темой его диплома был двуручный меч с«пламенеющим» клинком.

У такого меча почти весь клинок — кромеконечных одного-полутора футов — зигзагообразный. Ученые доперли до очевидного:удар наносится только концом, где нормальное лезвие. Что ж касается метровогосинусоидовидного отрезка — это, мол, в подражание картинам, изображающимархангелов с огненными мечами: волнистый язык пламени. И диссертации писали:«Влияние христианской религиозной живописи на вооружение рыцарей-крестоносцев».

Непочтительный Тарасюк не оставил от ученыхмужей камня на камне. Оружие всегда предельно функционально! — ярился он. Оноукрашается — да, но изменение формы в угоду идеологии — это бред! (Шелсвободомысленный 57 год.) Парадное оружие, церемониальное — да, бывают простопобрякушки. Но боевой меч — тут не до жиру, быть бы живу, уцелеть и победитьнадо, какая живопись к черту.

Изобретатель этого меча был гений, восторгалсяТарасюк. После Первого крестового похода он задумал совместить мощь большогомеча с режущим эффектом гнутой арабской сабли: рубить с потягом лучше гнутымклинком, тянешь к себе — и изгиб сам режет, принцип пилы. Но сабля стальнойдоспех не возьмет, а гнутый двуручный меч требует трехметрового роста, каковымне обладали даже лучшие из рыцарей: поэтому изгибов-дуг несколько — этомеч-сабля-пила! Парируемый клинок врага легче задерживается в углублении изгибаи не скользит до гарды — улучшаются защитные качества, легче перейти ксобственному поражающему выпаду. Зигзагообразность придает мечу пружинность впродольной оси — чем смягчается при парировании удар по рукам, облегчаетсязащита в фехтовании. Наконец, та же пружинность сообщает удару концом клинкадополнительную силу: так удар кистеня, сделанного из свинцового шара на гибкойрукояти из китового уса, сильнее удара молотка того же веса и той же длиныжесткой деревянной рукояти.

Кафедра и оппоненты, улыбаясь темпераменту,пожимали плечами. И были неправы в недооценке дипломанта. Закончивтеоретическую часть защиты, вспотевший Тарасюк перешел к демонстрационной:кивнул в аудиторию первокурснику у дверей:

— Костя — давай!

Костя исчез и через минуту дал, вернувшись сдругим первокурсником. Торжественно, как королевские герольды сокровище двора,они несли полутораметровый двуручный меч с пламенеющим клинком.

Улыбки комиссии сделались неуверенными. УТарасюка загорелись глаза. Он взял меч и сделал выпад. Дипломную комиссиюснесло со стульев. Аудитория взвыла от счастья.

Подручные-первокурсники извлекли из портфеляжелезный прут и положили концами меж двух стульев. Тарасюк, крутнув из-заголовы (дррень! — дверца книжного шкафа) взмахнул зловеще свистнувшим мечом иперерубил прут, вогнав острие клинка в пол.

— Браво… — сказал дипломная комиссия,осторожно возвращаясь на свои места.

— Бис! — добавили зрители, подпрыгивая вдверях.

— Теперь возьмем меч с обычным клинком, —сказал Тарасюк.

— Спасибо, — возразил председатель комиссии,легендарный декан Мавродин, — достаточно. Вы согласны со мной, коллеги? Трудноне признать, что глубокоуважаемый дипломант избрал весьма, э-э, убедительнуюформу защиты своих научных взглядов… да. Налицо владение предметомисследования.

Совещаясь об оценке, факультетские дамытрепыхались и пудрились, пылая местью. Мавродин с солдатской грубоватостью отрезал,что им, гагарам, недоступно наслажденье счастьем битвы, гром ударов их пугает!А за знания и любовь к науке студенту прощается все!

Тарасюка оставили на кафедре в аспирантуре.

В тридцать он стал доктором, в тридцать два —профессором.

И, став профессором, согласно древнейакадемической традиции немедленно женился на своей первокурснице. Переехал изаспирантского общежития в академический кооператив и зажил семейной жизнью.

По прошествии медового месяца жизнь оказаласьне ах. Больше всего в семейной жизни Тарасюку нравилась теща. Теща замечательноумела готовить грибной суп и штопать носки. И была благодарной слушательницей.

Что касается жены, то миловидность ее сталапривычной, а бестолковость открывалась все глубже. Она ничего не понимала воружии. Вообще Тарасюк ее мало видел. Время он делил между библиотекой иоружейными запасниками. Он писал монографию по технике итальянской школыфехтования XVI века. Тарасюк вознамерился доказать миру, что итальянцы первыеприбегли к легким и гибким клинкам, рассчитанным на полное отсутствие лат, —прообразу современного спортивного оружия, — что позволило резко увеличитьчастоту движений и изощрить приемы до утонченности и сантиметров.

Он показывал жене, как и куда надо колоть,чтобы вывести противника из строя. Ночью жена кричала от кошмаров.

Через год жена прорыдала, что больше с нимжить не может, он был трагедией ее молодости. Тарасюку было некогда — онвычитывал гранки своей монографии и готовил тезисы доклада в Институте истории.