подчиненных – вот это демократия по-русски! И неважно, как этот начальник называется: царь, генеральный секретарь или старший. И такое же свинство они хотят устроить здесь! Мало нам Бухенвальда, подавай нам еще и ГУЛАГ. Нет уж, если убивать такого дракона, как Адольф, то не ради этого рябого маньяка.

– Пожалуй, у меня такое же мнение, – сказал задумчиво Бек. – Сегодня я еще раз убедился, что коммунисты так же аморальны, как и Гитлер. Они прикрываются именем народа, но для них народ – это глупый щенок, которого надо все время держать на коротком поводке, чтобы он не смог навредить самому себе.

– Тяжело жить с таким народом, – усмехнулся Майерс.

– У их «народа» нет никаких желаний, кроме самых простейших: выпить, поесть и поразвлечься. И этом народ надо дрессировать, объяснить ему, что он должен быть сильным и смелым, внушать трепет врагам и одновременно беспрекословно слушаться дресировщика.

– Подонки считают нас идиотами, – сказал Майерс.

– Этому коммунисту не стоит даже пытаться объяснить, насколько беспринципно и омерзительно он себя ведет. У подобного рода геноссе нет никаких моральных ограничений. Они неспособны испытывать чувство вины и извлекать пользу из жизненного опыта. Даже из наказания. И у них абсолютно бессердечное равнодушие по отношению к другим. Ваши или мои чувства, чувства всей Германии, всех советских людей их интересуют не больше, чем чувства муравьев или тараканов.

– Что же вы предлагаете?

– Мы не должны давать ему ответа прямо сейчас. Если будет настаивать – сообщите ему, что мы находимся в стадии размышлений, активно обсуждаем его предложение. С другой стороны, нам необходимо ускорить герра Штауффенберга3. Все должно решиться как можно скорее.

…

Алкоголь делает нас не глупыми, но беспечными, как дети. И откуда-то рождается ужасно сильное желание поделиться своими переживаниями с окружающими, почувствовать, так сказать, близкую душу, излить все, все необычайно важные горести дорогому человеку.

Выйдя от генерала Бека, Шнайдер минут десять выбирал, кто будет этим дорогим человеком: Кэт или фрау Бауэр.

«С одной стороны, – подумал он, сев на капот машины, – с Кэт я еще не разговаривал о личных делах, и непонятно, как она отнесется к тому, что я, мягко скажем, нетрезв. Но, с другой стороны, – Шнайдер почесал подбородок, – фрау Бауэр уже однозначно высказала свою неприязнь к всяким, ээээ, – Шнайдер завел глаза к небу, пытаясь найти нужное слово, – ко всяким загулам, вечеринкам и прочим не совсем, так сказать, приличным мероприятиям. Мда, однозначное нетерпение ко всему, что не является поглощением вареных овощей. Неприязнь, можно сказать, к вредным привычкам. Так что надо ехать не к фрау Бауэр, а к фрау Кэт!»

И Шнайдер поехал к Кэт.

Час был уже слишком поздний для посещений, и Шнайдеру пришлось подождать на лестнице, пока Кэт разрешит ему войти.

– Ничего, ничего, – согласился Шнайдер, – я подожду.

Он сел на пол под дверью и стал тихо считать под нос: «Ейн, цвей, дрей». На счете «дрей хундерт цейн» дверь отворилась. Кэт была в строгой синей блузке и черной юбке.

– Заходите, – сказала она.

– Так точно, – Шнайдер с трудом поднялся по стене и вошел в квартиру. – Знаешь, что, – заявил он с порога, – поздравь меня! Я – гений!

– Поздравляю, – сухо сказала Кэт.

– Я провернул гениальную операцию! – Шнайдер устало растянулся на стуле. – Генерал! Генерал Бек, честь и совесть немецкой нации, слушал меня. И согласился… Наверное, согласился. Да. Согласился подумать. Но мы же знаем, что значит – «подумать». Конечно, он не сможет отказать, я даже в этом уверен абсолютно.

– Да?

– Абсолютно! Кать, давай выпьем за это?

– Александр Максимович, не надо, пожалуйста. Я не хочу.

– Да, все понимаю, я веду себя в последнее время как идиот. Прошу прощения, это больше не повторится. Что может быть хуже совместного распития спиртных напитков с начальником, правда?

Кэт пожала плечами.

– Наверное, только служебный роман! – оптимистично заявил Шнайдер.

Кэт промолчала.

– Ох, Катя, Катя, солнышко ты наше… – вздохнул Шнайдер. – Как мы тут с тобой оба одиноки. Ты, я. Мы – русские, а вокруг они – немцы и фашисты. Почему мы не можем быть вместе? Мы же должны поддерживать друг друга, понимаешь?

– Вы меня хорошо поддерживаете.

– Вот видишь! И вот я… Ну, то есть ты, ты тоже можешь меня поддержать, ведь правда? Ты думаешь, мне не тоскливо тут? А ведь я здесь не год уже и не два. Я уже вечность здесь, и знала бы ты, как мне одиноко! Как бы я хотел найти человека, который меня понимает. Который думает, как я. Который живет, как я. Понимаешь?

Кэт промолчала.

– Мне нужен человек, перед которым не надо каждую секунду притворяться, – сказал Шнайдер. – Чтобы не нужно было держать себя в руках, контролировать каждый шаг, каждый жест, каждый взгляд. Понимаешь?

– Александр Максимович, уже поздно.

– Уже поздно? – удивился Шнайдер. – Почему же поздно?! Нет, Кать, нет, нет! – запротестовал он. – Совсем не поздно, что ты говоришь! Вполне еще рано, ну?

– Пожалуйста, Александр Максимович! – раздраженно сказала Кэт.

Шнайдер замолчал. Положение снова показалось ему безнадежным.

– Не любишь пьяных? – спросил он вдруг.

– Не выношу! Зачем люди делают из себя идиотов, не понимаю?!

– Эх, Кать, это работа, – сказал Шнайдер устало. – И знала бы ты, как мне иногда… – Он встал, тяжел вздохнул и грустно пошел к выходу. – До свидания, Катенька.

– Всего доброго.

В горести и печали Шнайдер поехал домой, а там, у двери в подъезд его поджидала фрау Бауэр.

– Вы опять пили?! – спросила она. – И это после утреннего разговора!

– Дела, дела, – легкомысленно пожал плечами Шнайдер. – Так сказать, работаю не покладая рук, защищая безопасность Рейха и лично рейхсканцлера Германии Адольфа Гитлера.

– Почему вы пьяный? – спросила раздраженно фрау Бауэр.

– Я же вам объясняю: рабочие моменты, дорогуша!

– Я вам не дорогуша! – отчитала его фрау Бауэр. – От вас опять несет коньяком и женскими духами!

– Не надо делать трагедию, я вас прошу, – поморщился Шнайдер.

– Причем тут трагедия? Вы шляетесь до полуночи неизвестно где, – фрау Бауэр обвиняюще посмотрела на него, – а потом вдруг появляетесь вдребезги пьяный и воняющий дешевыми фиалковыми духами.

– Ой, перестаньте же.

– Вы были у продажных женщин?

– Послушайте, да отстаньте вы от меня, наконец! У меня тяжелый день был, я хочу пойти домой и лечь спать!

– Я не могу, не могу, не могу жить с вами больше! – закричала Бауэр. – Вы подлый, наглый эгоистичный подонок. Вы циничный мерзавец! Вы врете все время и мне, и партии, и фюреру!

– А хоть бы и так!? – рявкнул Шнайдер. – И что? Отстаньте от меня, вы, заводная обезьяна! Вы