— Есть такая.

— Скупщица.

— Чего?

— Очевидно, золота. Может и ещё чего.

— Савелиха, значит, — задумался отец. — Эх, Налымова нет. Так, посиди минутку, я сейчас.

Батя выскочил из дверей, мелькнул в окне, и порысил к двухэтажке. Там он постучал в окно первого этажа, коротко переговорил с выглянувшей девочкой и вернулся обратно.

— Эх, Шарипов, Шарипов, Жеглова на тебя нет, — покосился я на сейф с ключом. — А вдруг я всё-таки преступник? И сопру сейчас ценные улики или переснимаю на шпионскую камеру секретные документы.

Чайник закипел одновременно с вошедшим батей.

— Готов. Неси стаканы, — велел он, вытряхивая старую заварку из ситечка.

О! У нас такое было, мы его птеродактилем звали за пасть, в которую сыпали заварку и полоскали потом в кипятке. Может это даже оно и есть.

— Это тот самый птеродактиль, который потом у нас дома жил? — ляпнул я и сообразил, что «потом», это после батиной смерти и нашего переезда.

— Дома такое же, я их сразу два купил. Очень уж понравились.

Стаканы с кипятком предусмотрительно стояли в подстаканниках, а к чаю были медовые пряники в глазури. И это были те самые пряники, которые я так ни разу не смог купить в наше время — с явным медовым привкусом и белой корочкой, где глазурь была вкусной и много.

— Сто лет таких пряников не ел, — зажмурился я от удовольствия.

— А у вас с чем чай пьют?

— Ой, чего только у нас нет. Любых вкусов, форм и расцветок. Всё есть, кроме натуральных продуктов. Сплошная химия.

— Ох, Александр, не договариваешь ты о своём мире.

— Не договариваю. Надо дозированно информацию выдавать, а то как бы не сплохело тебе от такого будущего.

— Ладно, едем дальше. С какого ты момента себя помнишь?

— Вообще или…

— В этом теле.

— С кратера. Я там накануне попал под странную грозу. Пришёл в себя утром, и уже вот такой. Кстати…

— Погоди, дату давай определим. Это может быть важно.

— Так, сегодня у нас какое?

— Четырнадцатое.

— А это было, один, два, три… неделю назад, ничего себе. Получается, восьмого.

— Если неделю, то седьмого.

— Мы с тобой десятого встретились. А к геологам я попал восьмого.

— Значит, восьмого Саша Шведов оказался на кратере и что-то там произошло? А почему ты решил, что он умер? Вдруг вы, ну не знаю, обменялись телами? Или ты просто в него превратился.

— Это и есть моё кстати. Я видел своё тело, оно лежит у подножия этого чёртова кратера.

— Точно видел, что это твоё тело? Может, просто похоже?

— Может, сейчас у меня глюки, и всю эту неделю глюки. А тело я видел.

— Причина смерти? Следы насилия может? Раны?

— Какие следы? Я там испугался до усрачки, сломя голову бежал.

— Это плохо. Но если всё так, то тело там и лежит?

— Думаю, да.

— Приметы?

— Тела? Особую примету на заднице ты знаешь. Одет. Костюм-энцефалитка.У нас клещей развелось тучи, поэтому выпускают походную одежду, которая закрывает те места, куда может присосаться клещ. У меня это был костюм — штаны с курткой защитного цвета, на молнии, куча карманов, все дела. Отличная вещь! На ногах серые кроссовки «Рибок». Нижнее бельё надо? Надо, да?

Ну. Трусы-боксеры чёрные с белой резинкой. Футболка тоже чёрная, с принтом группы «Кино». Носки с коноплёй.

— С чем?

— Ну, изображение конопли там, и мужики бородатые с автоматами, типа наркоторговцы. Не спрашивай, что это значит. Просто прикол. Между прочим, это мама их мне подарила, подумала, какие-то узоры. Что ещё. А, карабин Сайга, двенадцатизарядный. Одного патрона в магазине не хватает, я стрелял в воздух, когда мужиков потерял из виду и они перестали отзываться.

— Неплохо. А внешность?

— Мужчина в полном расцвете сил. Шучу. Рост сто семьдесят семь. Стрижка короткая, волосы с проседью, на висках особенно. А что ещё?

— Комплекция. Портрет опиши. Тип лица, нос, глаза.

— Блин, как себя описывать. Тип фигуры, ну такой, плотный, не толстый, но и худым не назовёшь. Примерно как ты, плюс килограмм десять-пятнадцать. Глаза серые, как у тебя, а так…

— На меня похож?

— Да вроде не очень. Я постарше всё же. С другой стороны, как ты через двадцать лет будешь выглядеть, кто знает. На маму больше похож, мне многие говорили.

— Фоторобот составить сможешь?

— Свой портрет? Пожалуй, смогу. Мы с ним каждый день в зеркале встречались, уж за полвека запомнил, какое что.

— Значит, ты уверен, что твоё прежнее тело умерло?

— Да я его мёртвым видел! Чего ещё?.. Хотя кто знает.

— Ты всё-таки сомневаешься.

— Да не в том я сомневаюсь, а… чёрт. Не знаю я. Ты бы так попал, что бы думал?

— Я? Скорее всего, что сошёл с ума.

— Вот и я так думал. Да и сейчас не уверен. А бред всё не кончается. Ты вот живой. Сидишь рядом, чай прихлёбываешь, хитромудрые вопросы задаёшь. А я знаю, что через шесть дней ты должен уйти в тайгу за какой-то срочной надобностью… и всё. Это страшно, обрести давно потерянного отца и знать, что снова его можешь потерять.

— Профессия у меня такая — рисковать ради правого дела.

— Рисковать — это одно, а в жертву себя принести, заведомо зная, что на смерть идёшь — немножко другое, согласись. Так давай включим мозги и придумаем, как этого избежать. Может и придумаем, если сейчас на примете есть подозреваемые, так давай предотвратим преступление. Это тоже одна из задач правоохранительных органов, между прочим. Давай запишем всех подозреваемых и подумаем, как ликвидировать угрозу с их стороны.

— Панику отставить! Кто предупреждён — тот вооружён! Ты мне уже ценной информации накидал, что ещё знаешь — рассказывай.

— Вы Васю с вездеходом нашли? Та ещё гнида.

— Пропал. Геологи уже тревогу бьют, сами ищут.

— Вместе с машиной пропал?

— Да. Тайга большая, сам понимаешь, там не только вездеход, целый кратер найти не могут.

— В смысле? Патомский кратер? Я же точные координаты сообщил.

— Непонятная история. То гроза там такая, что не подлетишь, то туманом всё как молоком залито. Три раза уж пробовали, так и не добрались.

— А