Коль рубить, так уж с плеча!

Коли спорить, так уж смело,

Коль карать, так уж за дело,

Коль простить, так всей душой,

Коль гулять, так пир горой!

Оно тоже характеризует Виталия и отражает его характер.

К слову, даже в пище Виталий предпочитал и любил все острое, перченное, соленое, то есть все то, что свойственно кавказской кухне. Позже в письмах к жене с Дальнего Востока Виталий просил прислать красный и черный перец и другие приправы: «… ты как-нибудь родненькая побыстрее вышли, причем организуй приблизительно такую посылку: лук, чеснок и перчику, а то у меня запас весь вышел, и я просто мучаюсь, особенно без перца, ты ведь знаешь какой я любитель».

В Каспийском Высшем Военно-Морском училище эти черты характера только развились. Даже в стихах Виталия той поры чувствуется энергия, порыв и в дружбе, и в службе, и в любви. Если к этому прибавить ту легкость, с какой Виталий писал стихи, то есть «владел пером», и как хорошо рисовал — «владел кистью», то можно сказать и о душевной тонкости и интеллектуальности его характера.

Но все это были только рассуждения и предположения о его характере, до тех пор, пока у меня в руках не оказались записки отца Виталия, Лоза Карпа Игнатьевича. В 1962 году Карп Игнатьевич обрисовал характер Виталия, в посвящении на первой странице своих записок: «… сыну моему Виталию, с высокой интеллектуальностью, с тонкими душевными струнами, быстро поддающимися внешнему раздражению, выводящим из душевного равновесия; такому же, как и я — с мятущейся душой, чутким сердцем, тонкой чувствительностью…». Кто же знает характер сына лучше, чем его отец! Да, обладая таким характером, лейтенант Виталий Карпович Лоза легко вписался в тяжелую службу на торпедных катерах и быстро стал настоящим офицером-катерником. Здесь все было ему по душе.

Молодым лейтенантом, из училища, прибыл Виталий Лоза в 5-ый Отдельный Сахалинский дивизион торпедных катеров в далекую Советскую Гавань. Конечно, у него не было нужных знаний, не хватало опыта и командирских навыков, но было твердое желание — быстрее стать командиром катера! По прибытию в часть лейтенант В.К. Лоза сразу начал готовиться к сдаче на допуск к самостоятельному управлению торпедным катером. Весь зимний период упорно и настойчиво изучал устройство катера и его систем. В учебном классе и на борту, не считаясь с собственным свободным временем, вникал в тонкости и особенности конструкции своего корабля.

После Нового года в Совгавань приехала жена Лида. Виталий сиял от счастья, но действительность оказалась куда суровее — жить было негде. Виталий рассчитывал пожить в комнате кого-либо из женатых сослуживцев, уехавших в отпуск, но на бригаде торпедных катеров офицеры отпуска уже отгуляли.

Вопрос с жильем все-таки решился, здесь же на полуострове Меньшиков — маленькая холодная комната в бараке с «удобствами» на улице, без водопровода.

Воду носили ведрами и наливали в эбонитовый бак отслужившей аккумуляторной батареи, списанной с подводной лодки, стоявший в длинном общем коридоре барака. Воду из бака зачерпывали ковшиком, который плавал тут же в баке. По утрам, вода в баке подмерзала, и приходилось ломать ледок ковшиком.

Виталий, как мог, утеплил окно комнаты: законопатил щели, засыпал опилками пространство между рамами — до стекла, заклеил бумажными полосками стыки рамы и оконных створок, но все равно комната оставалась сырой и холодной. Таким было их первое семейное жилье.

…Только распаковали чемоданы, как Виталия срочно вызвали на службу. Лида стояла посреди пустой комнаты… Постучавшись, вошли два матроса, принесли железную кровать, матрац и завернутые в наволочку подушки с «солдатскими» одеялами. Лида села на эту жесткую армейскую кровать и заплакала. Заплакала горько — навзрыд. Плакала не только от того, что жилье было никудышное. Плакала и от того, что оказалась за десять тысяч километров от родного дома, что рядом не было мамы, не было подруг… Все казалось ей чужим и враждебным…, и сама Совгавань с ее деревянными домами-бараками, с досками мостков вместо тротуаров, с разбитыми дорогами, с неустроенностью жизни и быта, показалась Лиде в тот момент серой и скучной…. Ей страшно захотелось обратно домой — в Кременчуг.

Даже спустя годы, узнав, что им предстоит служба в Совгавани, многие офицеры разочаровано вздыхали. Жена флотского офицера Ирина Живописцева в своих воспоминаниях, напечатанных в сборнике «Жены и Океан» составленном Т.В. Акуловой-Конецкой, писала о своих первых впечатлениях по приезду в Совгавань, следующее:

«…Лечу в Советскую Гавань (бывшую Императорскую) О ней, среди моряков, ходили не очень добрые слухи… После Владивостока — это дыра, а около нее дыра поменьше — поселок «Заветы Ильича» …Бухта Постовая аппендиксом врезается в сушу. На высоком берегу идут две параллельные улицы…. Между ними редколесье и пустыри, через которые жителями протоптаны произвольные дорожки. «Проезжие» дороги поселка, представляли грунтовки, на которые самосвалы вываливали каменные глыбы, которые под собственной тяжестью и под тяжестью проезжавших по ним машин со временем уходили в раскисший глинистый грунт. Ближайшие поселки — Желдорбат, Меньшиково и большой порт Ванино, известный лагерями заключенных, которых по этапу переправляли дальше на Сахалин. Все в сопках и лесах».

Что-то подобное чувствовала, наверное, и Лидочка Лоза в первые свои дни в Совгавани. Ей было уныло, одиноко и тоскливо… Но постепенно быт наладился. В комнате появилась этажерка, вещи переместились из чемоданов в платяной шкаф — стало уютнее. Потом они переехали в сухую, теплую комнату и жить стало веселее.

Год спустя, в одном из писем Лиде в Кременчуг, Виталий вспоминал о начале их семейной жизни на полуострове Меньшиков:

«Когда я входил в бухту, я не отрываясь смотрел на далекие маленькие домики нашего полуострова. Ведь там, Лидок, началась наша с тобой жизнь, первые наши шаги самостоятельной жизни. Сколько было радости, волнений, сколько переживаний. Ты помнишь, Лидок, сколько слез было пролито тобой, когда мы жили в холодной, неуютной комнате и как ты страшно хотела домой. Потом все устроилось как нельзя лучше. Своя, хоть и маленькая, но уютная и теплая комнатка. Компания друзей, особенно Толик и Васек, все было шумно и весело…».

Так все и было, как вспоминает в письме Виталий. Жизнь их постепенно наладилась. Общительный и доброжелательный характер Лиды, ее организаторские способности и опыт, недаром она работала вожатой в пионерских лагерях, умение играть и петь, очень скоро привели ее во флотскую самодеятельность. В конце марта 1950 года Лидия Лоза была награждена грамотой Политуправления флота «За активное участие в матросской художественной самодеятельности».

Удивительно, но эта грамота сохранилась. Я держу ее в руках. Обтрепанные временем