года катера дивизиона начали отработку и выполнение задач торпедных стрельб.

Все отчеты по всем подготовительным и зачетным атакам представлять в течение 24 часов, считая с момента возвращения ТКА в базу. Отчеты за эти сутки должны быть проверены командиром отряда катеров и представлены на проверку дивизионного минера лично командиром ОТКА.

По истечении 2-х суток все отчеты по задачам дивизионному минеру предоставлять мне для утверждения оценки выполнения задач.

По возвращению ТКА с торпедных стрельб командиров ТКА ТКА освободить на 1 сутки от всех занятий и нарядов и представлять время для составления отчетных документов.

Командир 5 ОСДТКА

Капитан 3 ранга Сутырин

…Морячили они много. Ходили Татарским проливом, выходили в Охотское море, заходили на Сахалин. Конечно, мастерство и боевая выучка приобретались не стразу и нелегко. На дивизионе случались нарушения безопасности кораблевождения, навигационные происшествия с катерами. В Архиве ВМФ сохранились об этом сведения:

ПРИКАЗ

Командира 5 Отдельного Сахалинского Дивизиона торпедных катеров

№ 0115

05 июля 1950 г. б/х Северная

СОДЕРЖАНИЕ: О недостатках в работе командиров ТКА ТКА по обеспечению безопасности кораблевождения и мерах по их устранению.

17.06.50 г. на переходе ТКА 788 мыс Песчаный — Совгавань при скорости хода 27 узлов командир ТКА лейтенант ШЕВЦОВ не ведя счисления пути ТКА, сделал поворот на новый курс на 4 минуты раньше времени, указанном в расчете перехода, что при плавании в тумане могло привести к тяжелым последствиям.

Командир 5 ОСДТКА

Капитан 3 ранга Сутырин

За время учебных выходов командир торпедного катера «ТК-1072» лейтенант Виталий Лоза не раз убеждался, что Дальний Восток — край контрастов. Временами, море было ласковое и спокойное. Водная гладь поднималась и безмятежно опускалась.

Но, неожиданно ветер мог посвежеть, погода резко менялась, с океана наползала пелена тумана. Раскачиваясь над водой полосами, она становилась все гуще и гуще.

К ночи, ветер снова мог поменять направление — уже со стороны берега, и тогда туман рассеивался… всходила огромная, неестественно красная луна, и казалось, в море на горизонте разгорался пожар.

Виталия изумляли и завораживали эти удивительные, словно живые, превращения неба и океана. Каждый раз, возвращаясь с моря на базу в Советскую Гавань, торпедные катера шли через проход, похожий на ворота, из-за обступивших его крутых береговых обрывов, поросших густым лесом. И каждый раз Виталий восхищался открывающимся видом. Перед глазами развертывалась изумительная панорама залива, с причудливо изрезанными берегами и мысами, образовывающими большие бухты и малые бухточки. Вода в заливе была спокойна, хотя за мысом, в Татарском проливе часто штормило. Лучше, чем сказал об этой красоте более ста лет назад писатель И.А.Гончаров, входивший в залив Императора Николая I, на фрегате «Паллада», пожалуй, и не скажешь: «…мы входили в широкие ворота гладкого бассейна, обставленного крутыми, точно обрубленными берегами, поросшими непроницаемым для взгляда, лесом — сосен, берез, пихты, лиственницы. Нас охватил крепкий смоляной запах. Мы прошли большой залив и увидели две другие бухты, направо и налево, длинными языками вдающиеся в берега, а большой залив шел сам по себе еще мили на две дальше. Вода не шелохнется, воздух спокоен, а в море, за мысами, свирепствует ветер».

В короткие часы отдыха на берегу на береговой базе молодые офицеры-катерники снимали многодневную усталость и нервное напряжение традиционным для русских флотских офицеров способом, как говорится, «Все пропьем, но флот не опозорим!» — с помощью, как они сами любили говорить, «десяти торпедных капель» крепостью сорок градусов и выше. Иногда это была водка, чаще спирт, настоянный на кедровых орехах или лесных ягодах. Закуска тоже была традиционно катерная — банка мясного паштета или сыра, да плитка шоколада из бортового спецпайка. Реже — маринованные грибы или квашенная с брусникой капуста, если в компании был кто-либо из женатых офицеров. Разговоры катерников тоже были традиционно флотскими: о выходах и происшествиях в море, о продвижении по службе однокашников и, конечно, о боевых подругах.

Лейтенант Виталий Лоза не слыл непьющим. Времена тогда в стране были такими, что за трезвость не боролись с «высоких» трибун. Тяжелейшая, на грани нервного срыва морская служба, хотя морально и не тяготила Виталия, требовала психологической разрядки. Жена — Лида, понимала это и, частенько, в их комнатке в бараке на полуострове Меньшиков собиралась компания холостых Виталькиных друзей, тоже катерников. Лида ставила на стол нехитрую закуску и, поддерживая компанию, выпивала рюмочку «За тех, кто в море!» … Офицеры под разговоры пили хорошо, крепко…

В своих стихах Виталий Лоза очень лирично, и со знанием дела описал эту флотскую традицию:

На линкоре, на подлодке

Мы условимся друзья,

За друзей лишь выпить водку

Только кружкой и до дна.

А для нас стаканчик мал-то,

Но за друга своего, Выпивай единым залпом,

Коль не бочку, так ведро.

До друзей и дальномером

Расстояний не узнать.

Пей браток, за них без меры:

«Ноль на лево» — «Больше пять!

На крейсере или на катере,

Немало огребешь ты фитилей…

К чертовой пошли все это матери,

Возьми стакан и коньяку налей.

Порою вспомнишь, Вита другом был,

И китель расстегнувши тесный, узкий,

Ты скажешь: «Он шампанского не пил»,

И выпьешь за меня, «московской» — русской.

На флоте всегда пили, и еще как пили… Я не ханжа, и не скажу, что пить это плохо. В молодости на многое смотришь иначе и молодой здоровый организм многое может выдержать. Встреча друзей с моря, семейные неурядицы, измены, разводы… и радость и горе — все с водкой. Водка развязывает язык и можно высказать то, что никогда бы не сказал, водка дружит — делает человека, сидящего напротив, приятным тебе, водка лечит, лечит многие горести и личные трагедии…

Но если друзей-офицеров связывает только стремление к выпивке, если оно вошло в привычку, или еще хуже, если оно начало засасывать как болото, и если уже не остановиться, то пройдет год, два и все — гибель… Водка губила многих, целые семьи…

В период моей службы на Северном флоте в 70-х годах прошлого века, в тягомотине сумасшедшей и опасной в радиационном отношении, работы по перегрузке атомных реакторов, мы крепко пили и этим выравнивали психологическое напряжение… Пили, как тогда говорили «шило», — спирт выдаваемый для обезжиривания, методом протирки смоченной спиртом ветошью, оборудования ядерных реакторов атомных подводных лодок.

Говоря: «шило» — я сам тогда не очень понимал, почему так называли спирт. Много позже узнал: «на кораблях еще парусного флота спиртное хранили в опечатанных кожаных бурдюках. Находчивые морячки-марсофлоты прокалывали бурдюк сапожным шилом, применявшимся при починке парусов, и отливали горячительное. Такой алкоголь они называли «шилом».