— Ну и шуточки у вас! — обиделся Павловский. — Впрочем, пища нам не потребуется. Мы скоро все задохнемся. Воздух уже совсем спертый.

Вдруг девица поднялась, подошла к Соколову, положила руку ему на плечо.

— Вы такой громадный и сильный, вы сумеете открыть крышку. — Снизу вверх посмотрела ему в глаза. — Правда?

Соколов обхватил девицу под мышками, легко приподнял от пола и, глядя в ее хорошенькое личико, сказал:

— Я попробую это сделать! Но пусть злодей думает, что нас погубил. Так легче будет с ним расправиться. — Говоря это, Соколов вовсе не был уверен, что удастся выбраться из этого могильного плена. — Как, красавица Аглая Фонарева, ты сюда попала?

Ласково и доверчиво глядя в лицо сыщика, Аглая сказала:

— Калугин меня сюда коварством завлек.

— Неужто не страшно было в склеп спускаться?

— Как не страшно? Трясло как осинку, но он так требовал, просил, угрожал…

В этот момент смотритель вновь начал испускать стоны:

— Совсем задыхаюсь, воздух уже смрадный!

Соколов ласково потрепал Аглаю за щеку:

— Ты мне потом расскажешь.

— Все-все!

Соколов присел на край гробницы возле доверчиво прижавшейся к нему Аглаи. В висках тяжело стучало, к голове приливала кровь, дыхание делалось все более отрывистым и частым. Он подумал: «Еще ни разу в такой опасности не оказывался. До утра никто не доживет, все задохнемся. Страшная смерть, мучительная. Жаль товарищей по несчастью. Что должен я предпринять? Какой выход? Люк слишком тяжел, чтобы поднять его».

Гений сыска лег на спину, расслабил мышцы, закрыл глаза. Наступило краткое облегчение. Он услыхал торопливый, страстный шепот: «Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй мя!»

Соколов приподнял голову. На коленях, воздев руки, возле икон в самой несчастной позе стоял смотритель.

Сыщик вновь закрыл глаза. Вдруг что-то нежное коснулось его щеки. Это была Аглая. Она приблизила свои уста к его губам, просительно прошептала:

— Помогите, вы такой большой, сильный!

Соколов погладил ее по голове, с неожиданной нежностью произнес:

— Я могу однажды умереть, но я не имею права сдаваться! А ты, Аглая, молодец, ведешь себя достойно. Только в трудную минуту человек виден до конца.

Соколов встал на ноги, поднялся по лестнице, уперся руками в люк.

— Ну а теперь попробую растворить темницу! Если сейчас не удастся, то не удастся никогда.

Сыщик обеими руками попытался приподнять крышку, но она нисколько не поддалась. Сильнее, еще сильнее — крышка, придавленная многопудовой плитой, сидела прочно.

Остальная троица, задрав головы, с мольбой глядела на гения сыска.

Павловский пробормотал:

— Натужьтесь, Аполлинарий Николаевич, что стоит вам, умоляю, ну же, ну…

— Залезай вместо меня, любезный эскулап, и натужься! — предложил гений сыска.

Павловский махнул огорченно рукой:

— Куда мне! А вдвоем на лестнице не устоять — узенькая она.

Соколов спрыгнул на пол, задумчиво прошелся, разминая руки.

Три пары глаз с молчаливой мольбой следили за ним. Уже никто ничего не просил. Все лишь надеялись на чудо, явленное в лице этого великана.

Воздух и впрямь сделался кислым, тяжелым.

Соколов вновь поднялся на лестницу, вновь уперся обеими руками, напрягся. Казалось, под таким напором не крышка — подымется все перекрытие. И впрямь, крышка чуть дрогнула, хоть на крошечное пространство — муха не пролетит, — но приподнялась. Сыщик сошел вниз, присев на край саркофага, на котором было выбито: «Порфирий Евлампиевич Фонарев, купец 1-й гильдии. Родился в 1767 — преставился в Бозе в 1871».

Соколов повернул голову к Аглае:

— Предок твой сто четыре года прожил!

Аглая показала на плиту под иконостасом:

— А тут лежит прабабушка моя Наталья Васильевна, так она сто пятнадцать годков прожила. В газетах о ней писали. И еще жила бы, да скончалась насильственной смертью.

Даже смотритель перестал всхлипывать, прислушался.

Соколов удивился:

— Неужто насильственной?

Аглая, часто дыша, слабым голосом стала рассказывать:

— Бабушка Наталья в старости стала вдруг рыбной ловлей увлекаться. Хорошо у нее получалось. В 1881 году жила она в городе Серпухове, на Оку ходила рыбу удить. Вот отсюда и пришла беда. Закинула бабушка Наталья удочку, а леска толстая была. И супруг ее рядом стоял, на его глазах все случилось. Бабушка на поплавок глядит, тот враз ушел глубоко под воду — клюнуло да так сильно-сильно потащило. Бабушка от неожиданности удилище выронила, оно на воду у берега легло. Спрыгнула бабушка в воду. Намертво уцепилась за удилище. А рыба тянет, удилище из рук рвет, да бабушка не отпускает, на руку леску намотала — так под воду и скрылась, не отступила. Дед пока разобрался, что к чему, в воду сиганул, а бабушки уже нет. Ее выловили только через два дня: спустилась по течению на версту, вся леской была опутана. И ее убийца тут же на крючке ходит — шестипудовый сом.

Смотритель жалобно посмотрел на Соколова:

— Совсем уже дыхать нечем, хоть чего в щелочку вставить — для притока аэра.

— Если только твой нос!

На шутку уже никто не отозвался. Лишь Аглая чуть улыбнулась.

Силы убывали вместе с воздухом в склепе.

Соколов подумал: «Если сейчас из плена не вырваться, то это станет концом. И мальчишку не увижу, которого Мари родит. Отца моя смерть убьет. А сколько радости будет всем этим Ульяновым-Лениным, Апфельбаумам-Зиновьевым, Брешко-Брешковским и прочим Троцким! Но нет, господа шакалы, вашей гнусной своре ни великой России, ни графа Соколова не одолеть!»

Он перекрестился:

— Помоги, Мать Царица Небесная! — и решительно полез по лесенке. В груди вдруг проснулась уверенность: он всех вызволит из могильного плена!

Товарищи по беде неотрывно следили за Соколовым, застыли, даже дышать перестали.

Тот поднялся как можно выше, уперся в люк затылком, плечами, руками. Испытывая прилив небывалой, нечеловеческой мощи, присел и нажал на люк.

Металлическая лестница опасно заскрипела, прогнулась под его ногами.

Павловский истошно крикнул:

— Костыли из стены лезут! Лестница падает!

Смотритель завыл, повалился на пол.

Аглая, забыв про страх, бросилась к лестнице, словно пытаясь хрупкими руками удержать ее.