Джорджу казалось, что он вполне способен быть достаточно счастливым в одиночестве, хотя никогда не стремился к абсолютному уединению. Ему просто не хватало более приятного общения[100].

В 1968 году Джордж и Пэгги провели несколько недель в Вудстоке, в доме Боба Дилана, где собрались все участники его ансамбля «Бэнд», чтобы провести «джам-сейшн» (совместную спонтанную импровизацию). Это была счастливая пора: они творили настоящую музыку и общались с друзьями и их семьями. Ансамбль «Бэнд» создавал приятный фон вокалу, не увлекаясь инструментальными соло. Скромность музыкантов была не показной, а естественной и пришлась Джорджу по душе. Это было так не похоже на то, с чем приходилось ему сталкиваться в ансамбле «Битлз» — сплошная головная боль.

Джордж был еще ливерпульским подростком, когда впервые увидел Боба Дилана в телевизионной программе, посвященной нью-йоркским поэтам. В 1964 году «Битлз» выступали на одной из парижских радиостанций, где им дали послушать два альбома Дилана. Они были настолько загипнотизированы его мудрыми стихами и простыми аккордами, что, вернувшись в отель, без конца прикручивали эти пластинки.

Восхищение было взаимным. В 1963 году, когда Дилан ехал в автомобиле из Денвера в Нью-Йорк со своим другом и фотографом Барри Фейнстейном, они Всю дорогу слушали по радио песни «Битлз» и уже на полпути Дилану стало ясно, что «Битлз» уникальны и «делают то, что больше никто не способен сделать». «Их неистовые и в то же время удивительно гармоничные аккорды мне очень понравились, но я не стал об этом распростру няться, — рассказывал он биографу Антони Скадутто. — Многие считали, что это „попса“ для подростков и скоро мода на них пройдет. Но для меня было очевидно, что это сильная музыка, которую люди не забудут»[101].

28 августа 1964 в одном из нью-йоркских отелей произошла встреча Дилана с ансамблем «Битлз». Они были представлены друг другу журналистом Элом Ароновицем, который впоследствии сказал следующее: «Мне бы меньше всего хотелось думать, что меня запомнят лишь благодаря тому, что я свел Боба с Битлами. Но это был, безусловно, правильный поступок. Разве это не принесло пользу всему миру? В результате мы получили прекрасную музыку. Очарование „Битлз“ — в их мелодиях, очарование Боба — в его поэзии. После того как произошла их встреча, песни „Битлз“ стали более содержательными, а Дилан изобрел фолк-рок»[102]. Джордж посещал многие концерты Дилана. В мае 1965 года он присутствовал на его выступлении, в знаменитом лондонском «Альберт Холле», когда Дилан впервые вышел на сцену с электрогитарой, из-за чего многие его поклонники в знак протеста покинули концертный зал, считая, что он предал акустическую гитару, а вместе с ней и свой неповторимый «фолк-стиль» (народный стиль).

Джордж назвал этих людей «идиотами», утверждая, что «Дилан остался тем же Диланом, который все время находится в творческом поиске. Если он захотел играть на электрогитаре, значит, так надо. Кто сказал, что он должен ограничивать себя какими-то незыблемыми законами?»[103].

В начале своей карьеры Дилан исполнял народные баллады и песни протеста, но к 1966 году он, вместо того чтобы осуждать других, сосредоточился на себе. Вершиной его самоанализа явился альбом «Джон Уэсли Хардин» (John Wesley Harding), признанный одним из самых великих музыкальных композиций того периода. К всеобщему удивлению, в момент пика своей славы Дилан предпочел перейти от сложных сюжетов и композиций к самому простому и непретенциозному музыкальному стилю — «кантри» («сельский стиль»).

Джордж, как и Дилан, начинал понимать необходимость нового шага в новом направлении, отличном от всего, чем он занимался прежде.

В 1968 году в День Благодарения Дилан выступал на концерте, в Вудстоке, и Джордж, наблюдая за ним, понял, как счастлив тот, кто может быть самим собой, следуя собственным принципам и правилам. И если Дилану удалось это сделать в самый пик своего триумфа, то, возможно, и ему, Джорджу, это удастся.

«Мне нравились все его композиции, включая те, которые вызывали у других людей отвращение, — говорил Джордж, — потому что каждая из них представляла какую-то частичку его личности»[104].

Художница Джудит Джемисон, жительница Вудстока, также присутствовала на этом мероприятии в День Благодарения. «Интересно то, что в тот день не прозвучала ни одна из песен „Битлз“, — вспоминала она. — Было очень много всякой музыки. Джордж спросил меня, какую песню я бы хотела услышать, я назвала песню «Над радугой» (Over The Rainbow), и он любезно исполнил ее для меня. Но не прозвучало ни одной из старых песен „Битлз“. Это была музыка в стиле фильма „Дилавли“ (De-Lovely) — нечто классическое, американское, смесь чего угодно, но только не рок-н-ролл, только не „Битлз“»[105].

«Влияние Дилана было просто невероятным, — отмечал Барри Фейнстейн, общий друг Джорджа и Дилана. — Невозможно было находиться рядом с Диланом и не попасть под его влияние. Он считал все свои прежние композиции ерундой по сравнению с нынешними. Я был рядом с Диланом на одной вечеринке, когда он обратился к Мику Джагеру с вопросом: „Ты серьезно относишься ко всему, что играешь и поешь? Не может быть, чтобы ты серьезно относился к своей музыке“. Мик сказал: „Конечно, я отношусь к ней серьезно“. „Нет, парень, — сказал Боб, — это несерьезная музыка“. Эта фраза помогла мне понять, что происходило с Джорджем... Лишь близкие Дилану люди способны понять его настрой, выразившийся в следующих словах: „Можешь взять все, что я до этого сделал, и выкинуть, чтобы я все начал заново. Это и есть истина. Я хочу понять, каким будет мой новый путь — таким, как прежде, или другим?“»[106].

«Дилан считал, — продолжал Фейнстейн, — что, если песня уже написана, не следует вновь обращаться к ней и менять или улучшать ее. Следует двигаться вперед. Для Дилана это был очень важный принцип, для Джорджа это был важный урок. Если ты написал песню иди сделал удачную фотографию, не привязывайся к этому — отпусти это, чтобы перейти к чему-то новому. Благодаря этому принципу, Дилан стал гигантом, и именно в этом принципе и кроется его влияние на Джорджа».