– А теперь скажи, куда ты ездил в тот день?

– Зачем это тебе?

– Я должна быть уверена…

– … что не я убил Рыбникову? – он усмехнулся. – Но ты сказала, что веришь.

– Верю. Именно поэтому имею право спросить.

– А если я не скажу? – Лев серьезно посмотрел ей в глаза.

Она спокойно ответила:

– Ничего не изменится. Можешь остаться здесь.

– Великодушно. Я бы сказал, всепрощающе.

– А есть за что прощать? – живо поинтересовалась она.

– Не за что. Я к другу ездил в больницу.

– Другого времени не было?

– Жена позвонила.

– Чья жена?

– Друга моего. Он умирал.

– Успел?

Лев покачал головой:

– Нет.

– Ты понимаешь, что это – алиби? – оживилась Надежда.

– Не все так просто, как тебе кажется. Во-первых, мой друг отсидел срок за убийство. Во-вторых, умер от огнестрела.

– Кого он убил? – спросила она.

– Какая разница…

– Разница есть.

– Статья сто четырнадцатая – превышение пределов необходимой обороны. На него напали, он защищался. Две недели назад освободился, и мы собрались, отметили это дело. Жена его счастливая такая была. – Лев опустил голову. – А через несколько дней – подстрелили.

– Те же, что нападали?

– Не знаю. – Он склонился над тарелкой и начал есть.

Поразмыслив, Надежда спросила:

– Ты думаешь, его приплетут к этому делу?

– Нисколько не сомневаюсь. И это только усложнит ситуацию. Чтобы защититься, нужны железобетонные доказательства моей непричастности. Но, кроме меня, их никто не предъявит.

– Чтобы предъявить, их нужно иметь, – уточнила Надежда.

– Вот-вот…

– Я могла бы тебе помочь…

Он поднял голову:

– Чем?

– Ну, например, сходить к Протопопову и взять запись с видеокамеры.

– Да он тебя на раз-два-три просчитает и уже через пять минут будет здесь.

– Мне показалось, что Протопопов неплохо к тебе относится.

– При чем тут отношения? – Не закончив есть, Лев отодвинул тарелку. – К чему все эти расспросы? Да если бы я похитил Рыбникову и этот чертов портфель, я бы никогда не оставил его в машине. Напоминаю: я десять лет проработал следователем. – Он помолчал. – И как бы я пробрался за портфелем в примерочную? В шапке-невидимке? Абсурд.

– В этом деле все – полный бред, – проговорила Надежда. – И когда Самойлов сказал про помаду, я удивилась.

– Почему?

– Сумка Рыбниковой оставалась в гостиной. Никто не носит губную помаду в кармане.

– Полезное наблюдение.

– И, кстати, в ее брюках нет карманов. Знаю, потому что сама рисовала эту модель. Ну и последнее: чтобы говорить по телефону во дворе, не нужно подкрашивать губы, тем более тащить губную помаду с собой. Это я тебе как женщина говорю.

– Мощное обоснование. – Лев усмехнулся. – Чтобы так объяснить, нужно быть женщиной.

– Уверена, что скоро все само собой объяснится.

– Я так не думаю. – Астраханский потер виски, потом, задумавшись, провел пальцем по шраму. – Ума не приложу, как на отвертке оказались мои отпечатки.

– Самое простое объяснение: если ты не прикасался к чужой отвертке, значит, эта отвертка – твоя.

– Так не бывает.

– А чужой портфель в багажнике бывает? Помада под сиденьем… Это – как?

– Подкинули.

– То же самое с отверткой. Что может быть проще.

Лев Астраханский удивленно взглянул на нее:

– Хочешь сказать, что в мою квартиру кто-то залез?

– Залез, побывал, заглянул, чтобы забрать. Трактуй как угодно.

– Но я бы заметил.

– Необязательно. Ты что, каждый день берешь в руки отвертку? – Она махнула рукой. – Вот тебе еще одна вводная информация: в мою квартиру тоже кто-то залез, а через несколько дней залезли в квартиру к моей матери.

– Украли что-нибудь?

– На первый взгляд ничего. Разве сразу поймешь? Могли забрать что-то вроде отвертки.

Астраханский сердито потупился:

– Заговор какой-то сионский!

– Это уж точно. Не знаешь, с какой стороны подступиться. Куда ни пойдешь, везде путь закрыт.

– Спроси у Протопопова, что за отвертка? Ну там какого цвета или размера.

– Хорошо, я позвоню, – пообещала Надежда.

– Послушай… Откуда взялся этот ребенок?

– Сегодня? Родился в нашей примерочной. – Она улыбнулась. – И такой умненький, такой раскрасавец…

– Дети – это хорошо, – убежденно проговорил Астраханский и вдруг прислушался: – Кажется, звонит твой телефон.

– А может быть, твой? – предположила она.

– Свой я забыл у Ларисы, – сказал он и вдруг покраснел.

Надежда вскочила с места и побежала в комнату. Порывшись в сумке, нашла телефон:

– Слушаю!

– Это Мешакина.

– Здравствуйте, Леся! – Надежда полюбопытствовала: – Как Анфиса? Как чувствует себя мальчик? – Она решила, что Мешакина звонит, чтобы поблагодарить ее, а может быть, извиниться за все, что случилось. Однако Надежда ошиблась.

Мешакина спросила:

– Можете к нам приехать?

– К вам – это куда? – поинтересовалась Надежда.

– Мы сейчас за городом, в Ильинке.

Она посмотрела на время:

– Уже поздно.

– Вас отвезут домой.

– Нет, Леся, простите…

– Прошу вас, приезжайте! – Мешакина заплакала в голос.

– Нельзя же так, в самом деле! – возмутилась Надежда.

– Мой муж хочет с вами поговорить.

– Не понимаю, о чем.

– Машина ждет вас внизу!

– Откуда у вас мой адрес?

– Не забывайте, кто мой муж.

– Ну знаете!

– Прошу вас, Надежда! Если вы не приедете, я не переживу сегодняшней ночи.

Помолчав, Надежда согласилась:

– Ну хорошо, я приеду.

– Мы ждем! – Мешакина бросила трубку, как будто опасаясь, что Раух передумает.

Надежда вернулась на кухню:

– Мне нужно уехать.

– Куда?

– Клиентка позвонила, есть разговор.