– Какие?

Неля подробно рассказала о том, как и при каких обстоятельствах нашли Валентину в мотеле на трассе.

– Соображаешь?

– Нет. – он мотнул головой, спихнул с коленей кота, шагнул к двери. – Честно, Неля? Не хочу соображать. Меня это не касается. Вся эта ерунда с вашей Эльзой… Это не мое дело! Не мой уровень. И не мой участок даже. Думаю, вам пора…

Она жутко разозлилась и орала на него минут пятнадцать, угрожая рассказать все Илье о его тайных свиданиях с Эльзой в салоне красоты. Прикусила язык, лишь когда Говоров напомнил ей о том, кто эти свидания устраивал и с какой целью.

– Вряд ли ему это понравится. То, что вы за его спиной пытались спихнуть его дочь первому встречному, – ухмыльнулся он нагловато. – Вам пора, Неля.

– Значит, ничего делать не будешь? – Она встала, одернула морковного цвета трикотажную кофту, застегнула куртку и взбила пятерней волосы. – Выводить ее на чистую воду не собираешься?

– Нет, – твердо ответил Говоров. И повторил: – Вам пора.

Ушла, с такой силой хлопнув дверью, что бедный Спиридон тут же нырнул за холодильник. Саша улегся спать, дав себе твердое обещание не влезать в это дело. Илья Сафронов влиятельный мужик, найдет способ разобраться, кого ему подсунули на роль дочери. Если, конечно, доктора в клинике ничего не перепутали…

Сейчас, слушая Климова, Саша снова засомневался. Вдруг и правда тот перепутал пациентов? Вдруг не Эльзе удалял яичник в детстве? А практически одновременная смерть его помощницы и бывшей заведующей детской регистратурой их клиники – просто совпадение, а? Вот и Эльза, позвонив ему неделю назад, все отрицала.

Что именно?

Что она самозванка, вступившая в преступный сговор с докторами.

– Мне было пятнадцать лет, Саша! – плакала она в трубку. – Как я могла?!

– Вы могли просто этого не знать, Эльза. Не просто же так вам столько лет блокируют память, заставляя принимать неизвестные в нашей стране препараты.

– Но я помню! Помню отца! – кричала она. – Помню! Смутно – снег, холод! Его сгорбившуюся фигуру над обрывом… Внушить мне этого препаратами не могли!

Спорить было сложно. Тем более что действие этих таблеток вообще у нас мало кто мог описать. Все спецы, со слов Вовы, пожимали плечами и утверждали, что это засекреченный не нами препарат, используемый военными, опять-таки не нашими.

Эльза также отрицала свою причастность к гибели Валентины.

– Вы что, Саша? – рыдала она. – Как вы могли подумать? Я вывела ее на трассу и уехала. Попросила быть осторожнее, и все!

– Она вам ничего такого не рассказывала о вас?

– Нет! Это Неля рассказала мне, выпив лишнего.

– А отец?

– Отец молчит. И как-то странно смотрит на меня. Я… Я боюсь, Саша! Боюсь за свою жизнь!

Он запутался! Запутался и решил накануне отъезда навестить Климова. Тем более что с соседями Валентины и детьми покойной Зои Ефимовны он уже переговорил.

Но Климов ничего путного не сообщил. Он все так же сомневался в своей памяти.

– Послушайте… – решился он на последний вопрос, прежде чем покинуть кабинет доктора. – А возможна пересадка яичника от донора?

– Что? – доктор дернулся всем телом, глянул на него с недоумением. – Донора?!

– Да. Такое возможно?

– Я не знаю… – он недоуменно таращил глаза, беззвучно шевелил губами, а потом спросил: – А зачем?!

– То есть?

– С одним яичником женщины живут, беременеют, рожают благополучно. Смысл пересаживать от донора яичник?! Тем более в подростковом возрасте! Ведь если я правильно понимаю, то последние десять лет Эльза Сафронова не подвергалась подобной операции? Хотя… Она ведь долгое время находилась на лечении за границей. Там другие возможности, другие специалисты. С деньгами ее отца… Да, такое возможно…

И Говоров как-то сразу успокоился. И решил больше не теребить эту тему. Вернулся к себе. На следующий день получил расчет, открепительное удостоверение. Съездил на железнодорожный вокзал в районный центр, купил себе билет до Москвы, потому что лететь в свой родной город можно было именно оттуда. Неспокойно спал всю ночь. Утром все же решился позвонить Эльзе.

– Уезжаете? – кажется, она расстроилась. – Навсегда?!

– Думаю, да. Желаю вам счастья, Эльза. Да и… Ваш гинеколог сказал мне, что, возможно, вам в подростковом возрасте за границей делали операцию по пересадке донорского яичника.

– Я знаю, – удивил его ее ответ.

– Да?! Откуда?

– Отец сказал. Я начала задавать ему вопросы, он ответил на них. И просил не забивать голову всякими сплетнями. И Нелю… Он выгнал ее, представляете?!

Почему она все еще называла его на «вы», после того, как они почти до обморока нацеловались в темной комнате салона красоты, он не представлял. И что характерно, он тоже ей выкал! И это совершенно погубило все его воспоминания о милом запретном времени, когда он прятался за ширмой, ожидая ухода косметолога.

– Желаю вам счастья, – проговорил он напоследок.

– Спасибо, – прошептала она и неожиданно призналась: – Я перестала принимать таблетки.

– Да? Почему?

– Отец не против. Сказал, хватит заниматься ерундой и заслонять свой мозг всякой пеленой. Мои болезненные воспоминания о дне гибели сестры, сказал папа, давно уже стерты. Он уволил моего доктора. Выгнал Нелю… Она звонила, гневалась. Угрожала почему-то мне. Говорила, что скоро меня не станет, представляете? И сказала, что отец не просто так стремительно избавляется от всех активов в стране. Вы ничего об этом не слышали, Саша?

– Нет.

Он перепугался новой информации, она снова могла потянуть его не туда. Снова могла заставить думать, думать, а потом подозревать. Все, хватит на этом! Даже если Сафронов и правда избавляется от бизнеса в стране, то это может характеризовать его лишь как прозорливого бизнесмена. По слухам, грядут нелегкие времена.

– Всего доброго вам, Эльза. Прощайте…

И не дав ей вымолвить ни единого слова, он отключил телефон. Совсем отключил. Включил его, лишь усевшись в поезд. И почти сразу получил сообщение о пропущенных звонках. Номер был незнакомым. Абонент набирал его трижды. И набрал Сашу в четвертый раз, стоило его телефону включиться.

Он не представлял, кто это мог быть, и решил ответить. Вдруг звонили из Москвы?! Вдруг все переиграли?! Вдруг его перевод отменяется?!

Вагон дернулся и медленно поплыл вдоль перрона. Облетевшие тополя привокзальной аллеи прощально махнули голыми ветками. Провожающие разворачивались и уходили в сторону вокзальных дверей. Перрон почти опустел. Он смотрел какое-то время за окно, надеясь увидеть своего блудного кота. Тот категорически не хотел утром влезать в клетку. Орал как ненормальный, царапался. А потом, вырвавшись на волю, удрал.