регионы для себя, хотя чаще всего и после вытеснения и порабощения коренного населения. В связи с этим для собственной выгоды и для выгоды потомков они сформировали инклюзивные институты, способствующие росту. Несмотря на сильнейшую дискриминацию по отношению к афроамериканцам и коренному населению, эти институты способствовали экономическому развитию этих регионов и сыграли свою роль в изменении их судьбы.

Однако колониальная эпоха запустила на колонизированных территориях и другие трансформационные процессы, помимо институциональных. Кроме того, потенциал роста в колониях вряд ли был однородным, учитывая огромные различия в агроклиматических характеристиках. Как нам разобраться в действии этих различных сил и отделить устойчивое влияние институтов?

Европейцы, как правило, не иммигрировали в больших количествах в колонии, где наблюдался относительно высокий уровень смертности от таких болезней, как малярия и желтая лихорадка. Большинство европейцев, приезжавших в эти регионы, были не обычными поселенцами, как это происходило в Северной Америке, а членами правящей элиты – чиновниками и военными, – которые прибывали лишь на время и создавали институты для эксплуатации и порабощения местного населения. В регионы с относительно невысокой распространенностью этих смертельных болезней, например в Северную Америку, напротив, мигрировало множество европейских поселенцев, которые поддерживали создание инклюзивных институтов, стимулирующих иммиграцию и долгосрочный экономический рост. На исходе колониальной эпохи независимые государства, возникшие в Северной Америке, Австралии и Новой Зеландии, сохранили эти полуинклюзивные институты, а местные элиты в Африке, Латинской Америке и Карибском бассейне унаследовали и усовершенствовали экстрактивные институты.

Таким образом, уровень смертности различных групп поселенцев может быть индикатором, который предсказывает характер современных институтов, возникавших вместе с ними. При условии, что уровень смертности поселенцев (и условия, ставшие причиной болезней) не имеют прямого влияния на современное экономическое благополучие, эти показатели можно использовать в качестве переменной для оценки воздействия этих институтов на экономическое процветание. Исследования, основанные на такой методологии, показывают, что исторические институты управления оказывают существенное влияние на благосостояние нации в современную эпоху[221].

Тем не менее критики утверждают, что, поскольку эти болезни могли быть смертельными и для местного населения, их распространенность могла снизить производительность труда коренных жителей, а вместе с ней и благосостояние регионов, даже без косвенного влияния политических институтов[222]. Сегодня уровень смертности в регионах, где в прошлом наблюдался высокий уровень смертности европейцев, действительно выше. Таким образом, возможно, дело было не только в характере институтов, создаваемых в подверженных болезням регионах, но и в самом факте, что эти регионы были подвержены болезням, которые обрекали их на столетия экономической отсталости.

Кроме того, сложно отделить воздействие институциональных изменений от влияния человеческого капитала, привезенного европейскими поселенцами. Мигрируя в колонии и вытесняя многочисленное местное население, европейцы привозили с собой знания, навыки и торговые связи с родными странами. Факты свидетельствуют о том, что колонии с высокой концентрацией европейских поселенцев в XIX веке действительно имели значительно более высокие шансы на экономический рост, чем колонии, состоящие преимущественно из коренного населения[223]. Возможно, серьезное воздействие институтов отчасти объясняется непосредственным влиянием самих европейских иммигрантов и привезенного человеческого капитала на экономическое развитие. Высказывались даже мнения, что уровень человеческого капитала в прошлом служит более надежным индикатором наблюдаемого сегодня дохода на душу населения, чем характер и качество политических институтов[224].

С этой точки зрения относительно быстрое, по сравнению с Мезоамерикой и Южной Америкой, экономическое развитие Северной Америки нельзя считать следствием поворота судьбы, как это изначально может показаться. Очевидно, оно также не отражает изменений в благосостоянии коренного населения, которое в Северной Америке было либо истреблено, либо перемещено. Скорее оно указывает на постоянство фортуны, так как в богатых регионах Северной Америки сегодня живут люди, чьи предки эмигрировали из более богатых регионов мира[225].

Кроме того, стоит отметить, что в некоторых регионах воздействие колониальных институтов на процесс экономического развития может перевешиваться влиянием ранее существовавших институтов. Рассмотрим африканский континент. Многие африканские этнические группы оказались произвольным образом разделены искусственными границами, проложенными европейскими империями в эпоху, называемую дракой за Африку (1884–1914). Эти границы разделили деревни, где жили представители одного этноса, имевшие общие племенные организации и языки, между разными странами, подчинив их разным институтам управления. Сравнение этих деревень позволяет провести количественную оценку воздействия национальных институтов на экономическое процветание, не учитывая при этом влияние этнических институтов. Любопытно, но факты свидетельствуют о том, что на современное экономическое развитие Африки в первую очередь повлияли существовавшие там ранее местные социальные структуры и этнические институты, а не национальные центральные институты, сохранившиеся с колониальной эпохи[226].

Итак, что мы можем сказать? В колониальную эпоху в одних колониях сформировались экстрактивные институты, которые впоследствии продолжили существовать, в то время как в других возникли в основном инклюзивные институты, на которые повлияли особенности географического положения, болезни, связанные со средой обитания, и плотность населения. Имеющиеся в настоящий момент данные говорят о том, что эти институты оказали значительное продолжительное влияние на экономическое развитие бывших колоний, хотя такие важные факторы, как болезни, связанные со средой обитания, и человеческий капитал колонизаторов, могут вносить искажения и препятствовать четким количественным выводам. Но как насчет обществ, которые не были колонизированы? Каково происхождение их институтов и почему институты, стимулирующие технический прогресс, а вместе с ним и экономическое процветание появились сначала в Европе, а не, скажем, в крупных и развитых цивилизациях Азии? И почему в Европе они возникли сначала в Британии, а не во Франции или Германии?

Происхождение институтов

Институциональные реформы, которые проводились в критические моменты человеческой истории, вызванные войнами, болезнями, капризными, харизматичными и жестокими лидерами или превратностями судьбы, иногда становились причиной расхождения в траекториях развития по всему миру[227]. Если бы Средневековую Европу обошла стороной черная смерть или Яков II одолел Вильгельма Оранского на поле боя, то феодализм и абсолютная монархия могли бы продержаться в Англии дольше и промышленная революция произошла бы в другом месте или в другое время. В некоторых ситуациях, например на Корейском полуострове, относительно случайные политические события – разделение страны по 38-й параллели – обрекли две группы одинаковых людей на абсолютно разную экономическую судьбу, несмотря на стабильность их изначального географического и культурного положения. Иначе говоря, возможно, некоторые институциональные перемены в критические моменты заканчиваются развилкой, где пути развития расходятся, и тем самым выступают непосредственной причиной растущего неравенства между странами. В отличие от географических и культурных факторов, которые не меняются со временем, институты порой меняются очень быстро и становятся источником особенно радикальных перемен.

И все же “случайные” институциональные перемены происходят довольно редко: как правило, институты остаются почти неизменными на протяжении столетий и очень медленно модифицируются, даже если технологические