экономического благосостояния[249]. Социальный капитал также способствует большей открытости современным финансовым инструментам, а значит, и экономическому процветанию. Жители Северной Италии, которая характеризуется более высоким уровнем социального капитала, что выражается, например, в более высокой явке избирателей и более высоких показателях донорства крови, обычно держат свое состояние в банках, пользуются кредитными картами, делают вложения в ценные бумаги и получают ссуды. Кроме того, социальный капитал имеет стойкий долгосрочный эффект: итальянцы, переехавшие в другие регионы Италии, по-прежнему испытывают влияние культурного наследия своей родины.

Пример Италии показывает важность культурных атрибутов, связанных с социальным капиталом. Он дает понять, что эти характеристики сохраняются веками, а институциональные изменения, случившиеся в далеком прошлом, продолжают воздействовать на последующее социальное и политическое развитие. Следы долгосрочного исторического влияния культуры видны также в других регионах. Так, империя Габсбургов управляла огромной частью Центральной и Восточной Европы с середины XV до начала XX века и славилась эффективностью своих институтов. В регионах Восточной Европы, которые пребывали под властью Габсбургов, до сих пор наблюдается более высокий уровень доверия к институтам управления и более низкий уровень коррупции, чем в соседних регионах (даже в пределах той же страны), в прошлом входивших в состав Османской или Священной Римской империи[250].

Непреходящее наследие работорговли в Африке дает еще один яркий пример долгосрочного воздействия социального капитала – или его недостатка. В разных частях Африки рабство существовало вплоть до XV века, но с развитием трансатлантической торговли порабощенными африканцами в Западной Африке значительно увеличились случаи похищения и межэтнические конфликты. Так местные вожди отреагировали на огромный спрос со стороны европейских работорговцев. Подобные травмирующие практики приводили к возникновению недоверия к европейцам и чужакам, а также к собственным соседям и родственникам. Согласно исследованиям “Афробарометра”, в странах Черной Африки значительный разрыв в уровне межличностного доверия между регионами, пострадавшими от работорговли, и регионами, которым удалось ее избежать, сохраняется и спустя более чем столетие после того, как работорговля подошла к концу[251].

Пожалуй, лучше всего стойкость культурных характеристик проявляется в среде иммигрантов и их потомков. Как легко предположить, адаптация к внезапному изменению среды обитания и институтов управления может оказаться длительным процессом. Многие убеждения иммигрантов в Европе и в Северной Америке, например о праве женщин работать и о независимости детей, довольно быстро приходят к общему знаменателю с убеждениями местных жителей, но даже иммигранты в четвертом поколении обычно сохраняют часть религиозных и моральных представлений своей родной культуры[252]. Этот разрыв в адаптации может отражать тот факт, что некоторые культурные ценности не оказывают значительного воздействия на экономическое благосостояние, а значит стимул к быстрой культурной адаптации невелик, и в этих обстоятельствах индивиды, как правило, сохраняют ценности и традиции своих предков.

Подводя итог, можно сказать, что культурные характеристики выделяются из множества факторов и определяют главным образом адаптивную реакцию на нашу среду обитания. Изменения в этой среде, будь то новые институты, технологии, появление новых культур, установление торговых отношений или миграционные процессы, оказали большое влияние на появление и устойчивость новых культурных черт. Когда сдвиг в культурных характеристиках вел к экономическому успеху, эти перемены происходили быстрее. Однако поскольку культуры, особенно в последние несколько веков, развиваются медленнее, чем технологии, похоже, что в некоторых обществах культурные характеристики были и все еще могут быть препятствием к развитию.

Культура и процветание

Культура по-разному влияет на процесс роста и экономическое процветание. Она играет важнейшую роль в том, как мы воспитываем детей, и тем самым воздействует на формирование человеческого капитала и начало демографического перехода. Она определяет степень нашего доверия друг к другу, равно как к политическим и финансовым институтам, способствуя накоплению социального капитала и развитию сотрудничества. Она обусловливает нашу склонность к ориентированному на будущее поведению, влияя на стратегию сбережения, формирование человеческого капитала и внедрение новых технологий, а также воздействует на то, как мы воспринимаем революционные идеи и сдвиги парадигм.

В самом деле, подобно тому как политические и экономические институты воздействовали на культурные ценности – усиливая или сокращая наше стремление доверять незнакомцам, вкладываться в образование и сотрудничать друг с другом, – культура, в свою очередь, влияла на политические и экономические институты[253]. Например, различные группы европейских иммигрантов, поселившихся в Северной Америке, создали институты в соответствии с культурными ценностями, господствующими у них на родине[254]. Квакеры, в культуре которых ценилась личная свобода и свобода верований, сделали ставку на институты, которые ограничивали роль правительства, подчеркивали приоритет личной свободы, отделяли церковь от государства и устанавливали относительно низкие налоги. Пуритане, которые ценили грамотность, дававшую им духовную независимость, и социальную сплоченность, основали институты, пропагандировавшие государственное образование, общественное участие и строгость закона и порядка, поддерживая такие принципы высокими налогами. Тем временем иммигранты из Шотландии и Ирландии, ценившие ограниченное участие государства в личных делах, сформировали институты, защищавшие личные свободы, прибегали к помощи специальных судов (“самосудов”) при решении споров, поддерживали право на ношение оружия и сохраняли низкие налоги. Эти культурные ценности по сей день можно наблюдать в разных слоях американского общества – и в типах институтов, которые они предпочитают.

На протяжении человеческой истории люди в большинстве обществ с недоверием относились к технологической, научной и философской эволюции, охраняя свои институты управления и существующие структуры власти. Все это не случайно: как мы видели, такое положение дел является следствием той решающей роли, которую стабильные межпоколенческие ценности, убеждения и предпочтения играли в выживании и процветании в непредсказуемой среде. Однако несколько веков назад некоторые общества в Западной Европе все же пережили культурный сдвиг, который ускорил вращение колес человеческой истории и способствовал наступлению современной эпохи устойчивого экономического роста. Они пришли к выводу, что научное, техническое и институциональное развитие – это ключ к светлому будущему. Иными словами, поверили, что такого рода развитие означает прогресс.

Эти общества переняли такие культурные характеристики, как склонность к инвестициям в человеческий капитал и гендерное равенство, которые стали центральными движущими силами демографического перехода и перехода к режиму устойчивого роста. Более того, в это же время они пришли к принятию способствующих росту ценностей индивидуализма и секуляризма – убеждению, что человек должен сам определять контуры своей судьбы, вне зависимости от социальных или религиозных ограничений. Эти культурные изменения также стали инструментами в формировании политических и экономических институтов, которые стимулировали технический прогресс. По мере того как скорость технологических и социальных изменений нарастала, эти новые культурные нормы и институциональные структуры начинали приносить все больше преимуществ. Таким образом возник благотворный цикл. Стимулирующие развитие культурные нормы повышали темп технического прогресса, ускоряя движение человечества от стагнации к росту,