Я устал. Безумно устал. Я отдыхать буду. В тенечке полежу напляже. Помидоры прополю, ботву подрежу, яблоньки подопру. Вы читали «ГрафаМонте-Кристо»?.. Тогда почитайте. Специально для вас доставлена любимая моякнижечка из библиотеки Дома творчества писателей. Смешно мне стало, когда ядавеча порылся там в книжках классиков и вообще достойных авторов, а потомзашел в столовую и окинул печальным взглядом трутней, слепней, клопов, летучихкрыс, ящериц, черепах, раков, шакалов, гиен, кошечек, оскопленных петушков,хамелеонов, ценимых начальством за прочно удерживаемый кожей красный цвет,посмотрел я на пауков, свиней, буревестников, прогнозирующих вечный штиль, насоболей, хававших себе подобных особей, на волов, пашущих и боронящих на тучныхнацнивах, на лисиц, на кротов, на ручных соколов в наглазных повязках, нагрисров, гордо, как орлы на скалах, сидящих на обглоданных до костей останкахклассиков, посмотрел я на горных орлов, клюющих с ладони тюремщиков и палачей,на низколобых горилл, научившихся выдумывать в неволе тексты пошлейших песен,на попугаев, говорящих за орешки и семечки: «Солженицын – дурак!», «Сахарров –враг!..»

Посмотрел я на грустных, безголосых соловьев-соловушек, напотерявших нюх и наследственные качества красивых псов всех пород, страдающихот скучной службы и общей шелудивости, на бывших иноходцев, впряженных втарантасы и трусящих мелкой трусцой по колдоебистым российским большакам, наослов, осликов, на непьющих месяцами верблюдов, на барашков, готовых статьшашлыками на кухне Дьявола, посмотрел и отчетливо стало мне ясно, что доматворчества писателей – это всего-навсего лагерные бараки привилегированноготипа, что питание, шмутки и работенка их обитателей получше, почище и полегче,чем у трудящихся на общих работах. Расконвоированные есть даже в этом бараке.Выездные. Погуляют на свободе, в Англии, например, и возвращаются. На свободехорошо, а в лагере привычней, хотя и не лучше. На нарах ведь все-таки родилисьи выросли.

Понимаю, гражданин Гуров, есть среди обитателей этихтворческих бараков так называемые порядочные писатели, драматурги и поэты, небуду спорить насчет упомянутых нескольких фигур, не надо делать из меня идиота.Я просто хотел сказать, что когда я окинул печальным взглядом обедающих влагерной столовке, а столовок лагерных я повидал немало, меня вдруг пронзила,непонятно почему, страстная жажда свободы, хотя я ни разу в жизни не пробовална вкус этой штуки, не пробовал и был уверен, что вполне, раз уж такая у менясудьба, можно смириться с ее отсутствием, как мирюсь я с отсутствием кокосовыхорехов и… невозможностью отхарить в стоге сена крепкую, кисловатую, словнояблочко, девку… Спасибо вам за поправку. Да: мне и не хочется… Но что же это заорган есть в существе человеческом, в таком замызганном черт знает чемчеловеке, как я, если вдруг просыпается во мне жажда свободы, хотя образ ееневедом, плоть не надкушена и цвет темен бездонно! Может быть, я так остропочувствовал жажду свободы от серого рабского вида общей неволи писателей иневыразимо унизительного процесса общего казенного питания? Не знаю… не знаю…

Думаю и не пойму. Возможно, мы как звери, рожденные взверинцах, не осознаем значения стальных прутьев – преграды между нами и волей?Но вдруг всем естеством своего существа ощущаем ненормальность отделения нас отчистого бытия чем-то жутким, переставшим быть ощутимым, но именно поэтомуужасающим и еще больше сводящим с ума в мгновение, поразившее душу ивоображение жаждой свободы…

У меня сейчас мой голос был? Говорите быстро! .. Вы опятьничего не заметили? Странно. Мысль о свободе мне понятна, но, кажется, яговорил голосом того… не помню, кого… он был неповинен в дьявольщине, это –точно… получил минимум… ни лица, ни фамилии не вспомнить… Ладно.

Читайте «Графа Монте-Кристо»…

Доброе утро! Как книжечка? Вы не можете себя насиловать ичитать то, что вам не нравится… Так… Вы «уважаете» другую литературу… Пропутешествия и зверей… Ясно. Мы, палачи, иногда умеем ставить диагноз: вы,гражданин Гуров, бежите нравственных проблем, изложенных в бессмертной,захватывающей форме… В масть гадаю? А как у вас с детективами? Вы слышите?..Что у вас с убийствами? Я имею в виду насилие, совершенное вами лично с помощьюядов, холодного или огнестрельного оружия и удушения… За кого я вас принимаю?Это – трудный вопрос. Ну, так все-таки? Как с убийствами у вас в отчетныйпериод, в момент, когда народ обсуждает свою новую конституцию, а если говоритьточнее: распорядок внутрилагерной жизни?..

Ваши руки никогда не были замараны чужой кровью, вы не стреляли,не травили, не душили. Согласен, опять же только потому, что не имеюдоказательств, опровергающих ваше утверждение… Не стреляли, не душили, нетравили… А почему вы, позвольте полюбопытствовать, ни словечком не обмолвилисьо холодном оружии? Да! Не стреляли, не душили, не травили. Но, возможно,размазживали или вгоняли под ребра?.. Ничего подобного с вами не случалось… Авот тут-то я так легко не соглашусь, как раньше, не соглашусь. От чегоскончалась в тысяча девятьсот тридцать девятом году ваша приемная матушка,Коллектива Львовна, рождения тысяча восемьсот девяносто четвертого года, вмомент смерти было ей сорок пять лет?.. От кровоизлияния в мозг… У вассохранилось свидетельство о смерти… Допустим, что оно не туфтовое, вроде вашегобелого билета, купленного у доктора Клонского за пятьдесят штук и паруамериканских патефонов. Допустим…

Вспомните собрание, где вы прочитали заявление об отреченииот отца, прочитали донос, и кодло грязное аплодировало вам, а большевичкаКоллектива Львовна Скотникова, взяв в этот патетический момент шефство надвами, двадцатилетней сволочью, как над сиротой, объявила себя вашей партийноймамой. Ей стукнуло тогда сорок три года. Баба она была боевая, по рассказамживых еще ваших сверстников, и красивая. Брила усы, ибо если их не брить,отрасли бы, как у Буденного. Соратница Плеханова, затем Троцкого, затем Ленина.Сталин близко к себе ее не подпускал, но услугами пользовался. Продала насмерть и в ссылку Коллектива Львовна несметное количество дружков по партии.Имя идиотское дал ей папенька, большой поклонник Чернышевского…

Вспомнили собрание? Отвела вас после него Коллектива,Клавочка, как вы стали ее звать впоследствии, за ручку, сынульку своего, к себедомой?.. Отвела… Накормила?.. Напоила?.. Спать в кроватку уложила? Уложилабаю-бай и сказала: обнимай!.. Так оно было дело в общих чертах?.. Не совсемтак. Может быть, вы не жили с Коллективой-Клавочкой, половой, революционнойбандиткой?.. Жили… Ничего я, сами понимаете, гражданин Гуров, в сексе несмыслю, но представляю, как, должно быть, жарко и сладко было сорокатрехлетнейКоллективе, пылающей, словно вечный огонь неизвестного солдата, уложить вас,здорового, высокого, румяного кобеля, в кроватку и навалиться, исколов щетинойваши губы, и драть вас всю ночь, как красну девицу. И ваше омерзениепредставляю я, то возникавшее в паузах, то пропадавшее в вулканической ебле, накоторую, по словам живого еще ее любовника, я разыскал его, горазда былаКоллектива Львовна. Вот тебе и партийная мамулька. Рассказывала она вам в постелькео романтике конспирации, о допросах в жандармерии, об эмиграции, о славномОктябре, о службе в Крымской ЧК, где она самолично прижигала цигарками половыеорганы белогвардейцев-мальчиков и стариканов, и о легендарном раскулачиванье?Не помните постельных разговоров… Хорошо… Так от чего же тогда скончалась втысяча девятьсот тридцать девятом году, седьмого ноября Коллектива-Клавочка?..От кровоизлияния в мозг, и шел бы я к ебени матери… Хорошо. Оставим на времяэтот разговор.