Русский военный инженер Петр Услар, рассказывая о своем участии в подавлении восстания Кенесары Касымова 1837–1847 годов, вспоминал, какая паника охватила его, когда, очнувшись, он понял, что похоронен заживо: «Вокруг меня было темно, и я не мог сомневаться в том, что нахожусь внутри какого-то строения; притом и воздух казался мне душен и отличен от того чистого, которым дышал я столько времени прежде. С величайшим усилием приподнялся я несколько целым туловищем, и по всем направлениям почувствовал прикосновение чего-то твердого и холодного. Страшная догадка, от которой кровь застыла у меня в жилах, упала снежным комом на мою голову. Мне представилось, что напавшие на меня киргизы, видя меня столь долго в беспамятстве, по всей вероятности сочли меня мертвым и похоронили заживо. На несколько мгновений эта мысль совершенно подавила своею тяжестью всю мою душевную энергию: в безмолвном и бездейственном отчаянии опустился я опять на землю… Через несколько времени, однако ж, желание объяснить себе свое положение преодолело слабость, и я с величайшим трудом начал подвигаться вперед, не приподнимаясь от земли и упираясь в нее локтями и затылком взамен ног и рук, которые так крепко были связаны, что я не мог ими пошевелить. Каждый вершок пути стоил мне чрезвычайных усилий. Наконец удалось мне вылезть из моей загадочной темницы. Я так долго находился в совершенной темноте, что обыкновенный ночной мрак не мог уже мне препятствовать видеть вокруг себя, и с одного взгляда я открыл, что нахожусь внутри могильного памятника, подобного тем, о которых я уже прежде говорил. Заходящая луна золотила лучами своими землю, перед отверстием, служившим вместо двери. По киргизскому обыкновению, место, где зарыт был покойник, обозначалось невысокою грудою камней, между которыми оставалась некоторая пустота, и в эту-то пустоту киргизы запрятали меня, как вязанку дров. Немудрено было, в самом деле, счесть себя заживо похороненным».

Страх быть погребенным заживо нашел отражение не только в художественной литературе, мемуарах, кино и музыке, но и в иллюзионном искусстве. Легендарный Гарри Гудини поборол этот страх в 1926 году, всего лишь за несколько месяцев до своей смерти, продержавшись в герметично закрытом гробу полтора часа. В 2013 году 32-летний колдун Макси Кастро из Шри-Ланки похоронил себя заживо во время проведения обряда экзорцизма. Вначале Кастро, изгонявший бесов в доме школьного учителя, принес в жертву кошку, затем лег в свежевырытую яму и велел закопать себя. Присутствовавшие во время обряда должны были достать экзорциста из гроба лишь тогда, когда из земли покажется меч, захваченный колдуном с собой в могилу. Однако в течение трех часов от борца с демонами так и не поступило никаких сигналов. Тело находившегося без сознания горе-колдуна извлекли из земли, но по дороге в больницу он скончался. Сегодня ради эпатажа и привлечения внимания закапывают себя заживо даже популярные видеоблогеры, чаще всего ограничиваясь лишь незначительной глубиной и кратковременностью пребывания под землей.

Погребение заживо было одним из способов казни – свод законов испанского города Куэнка предписывал хоронить заживо с умершими всякого, кто убьет человека.

История знает немало примеров, когда погребение заживо было одним из способов казни. Так, свод законов испанского города Куэнка (XII–XIII вв.) предписывал хоронить заживо с умершими всякого, кто убьет человека, который пригласит его в свой дом «поесть, или попить, или для совета». Такое же наказание применялось и к тому, «кто убьет своего хозяина, чей хлеб он будет есть, или чей приказ будет выполнять, или предаст его в руки врагов, чтобы они делали с ним то, что им будет угодно». Согласно законам испанского города Сепульведа, убийцу хоронили заживо вместе с его жертвой.

Тафофобия – боязнь быть погребенным заживо, получила широкое распространение в XVIII–XIX веках, когда в Европе и Новом Свете люди впали в настоящую истерию по поводу того, что они, ошибочно признанные умершими, могут очнуться в тесном гробу в холодной могиле или оказаться в наглухо запертом склепе, обреченные на медленную и мучительную смерть.

В 1875 году 17-летняя дочь Александра Герцена, Елизавета, в предсмертной записке просила перед похоронами убедиться в том, что она действительно умерла: «Если меня будут хоронить, пусть сначала хорошенько удостоверятся, что я мертва, потому что если я проснусь в гробу, это будет очень неприятно».

Широко известна история Анны Хилл Картер Ли, матери генерала армии Конфедеративных Штатов Америки Роберта Ли. В 1804 году у женщины случился приступ лихорадки, она впала в бессознательное состояние, и врачи посчитали ее мертвой. Анна была похоронена в фамильном склепе, откуда спустя некоторое время стали доноситься странные звуки. Когда усыпальницу вскрыли, Анна была жива. Документальных подтверждений того, что Анна Ли действительно была похоронена живой, не существует.

Сергей Рязанцев в книге «Танатология» утверждает, что в XVIII веке вполне обыденным явлением стали нервно-психические расстройства, ставшие причиной распространения летаргии и прочих подобных состояний, из-за которых количество сообщений о погребенных заживо в XVIII–XIX веках существенно возросло по сравнению с предыдущими столетиями.

«Если мы обратимся к литературным произведениям той эпохи, то увидим, что герои по любому поводу теряют сознание, падают в обморок, обмирают и т. д. И это не просто дань литературной моде, а отражение действительного психического состояния общества», – пишет Рязанцев.

И пока ученые XVIII века спорили о медицинских критериях, которые позволили бы безошибочно устанавливать факт смерти, в Европе, сначала во Франции, Англии и Голландии, а затем и в других странах, стали появляться общества, пытавшиеся прекратить пагубную практику погребения живых. Одним из активных защитников прав тафофобов был лейб-медик прусского короля Фридриха Вильгельма II Кристоф Гуфеланд (1762–1836). По его настоянию в европейских городах начали строить специальные дома, где умершие находились до тех пор, пока не очнутся от летаргии или же на телах появятся первые признаки разложения – стопроцентное доказательство смерти. В 1808 году Гуфеланд посвятил этому вопросу отдельный труд «Мнимая смерть, или Собрание важных фактов и замечаний об этом, в алфавитном порядке». Трупы в «домах мертвых», как правило, хранились в большом зале, за которым через стеклянную дверь постоянно наблюдал сторож. К рукам и ногам трупов привязывались нитки, чтобы звон колокольчика тут же извещал о малейшем движении конечностей. При пробуждении покойника ему обеспечивался должный уход.

Создание домов для мертвых было делом хлопотным и, вероятно, малоэффективным. Гораздо дешевле было хоронить человека в так называемом безопасном гробу, откуда вышедший из состояния летаргии или глубокого обморока мог бы подать сигнал о помощи. Самые простые гробы, впервые появившиеся в конце XVIII столетия и выпускавшиеся даже в XX веке, снабжались колокольчиком, чтобы оживший покойник мог позвонить. Более сложная конструкция предполагала особые механизмы и замки, одинаково легко открывавшиеся как изнутри, так и снаружи. Нередко в гроб проводили трубку, через которую в могилу проникал свежий воздух, и оборудовали его окошком. Вариантов безопасного погребения было очень много, и создатели таких гробов даже патентовали свои изобретения.