Так я сделал раз, другой и третий, меня ободрили и велели повторять за начетчицей длинное заклинание на старорусском языке. Когда заговор закончился, мне велели взять свечку и покапать воском на грудь Наташиного синего, с красной оторочкой платьица. Затем мне подали два стертых медных кольца, велели одно насадить мертвой невесте на палец, другое надели на палец мне. Не выпуская моей руки, они двинулись к автобусу. Мы отправились на кладбище… Первый ком глины бросила мать, второй поручили бросить мне. Потом нас привезли к тому же подъезду, и мне вернули портфель, в который насовали каких-то платков и тряпок. Мне насыпали полные карманы, вручили авоську фруктов и дали бумажку в десять рублей. Я за первым же поворотом выкинул колечко и платки в снег. На 10 рублей я накупил книг про животных и монгольских марок.

Ближе к концу учебного года мертвая Наташа начала сниться мне чуть ли не каждую ночь, распевая нескладные песенки… у меня начались галлюцинации, по ночам я стал бредить. Врач, к которому обратились за помощью мои родители, объяснил это явление гормональной ломкой».

Активная краеведческая деятельность 45-летнего Анатолия Москвина была прервана 2 ноября 2011 года, когда в его квартиру, где некрополист проживал вместе с родителями, явились сотрудники центра по противодействию экстремизму. Краеведом заинтересовались после разгоревшегося в 2010 году скандала из-за его статьи в местной газете, в которой Москвин написал о том, что в период татаро-монгольского ига татары насиловали русских девушек. Дело дошло до обвинений в экстремизме, после чего Москвин отправился на кладбище и в отместку закрасил портреты похороненных мусульман. К некрополисту наведались полицейские. Кто-то из стражей порядка решил потрясти одну из стоящих на полке кукол… Так и обнаружили мумифицированные тела.

Полицейские нашли почти три десятка ростовых кукол, изготовленных из женских останков. «Материал» для создания кукол краевед «добывал» на протяжении как минимум десяти лет не только на кладбищах Нижегородской области, но и на московских погостах. Из квартиры Москвиных вынесли без малого 30 целлофановых пакетов с вещдоками – мумифицированными останками детей. Еще одно тело нашли в гараже. В комнате Москвина обнаружили таблички с надгробий и инструкции по созданию ростовых кукол. Скорее всего, трупы в квартиру краевед приносил в период с апреля по октябрь, когда его престарелые родители жили на даче. После обнаружения мумий, о которых Москвины, судя по всему, ничего не знали, отец Анатолия пережил инфаркт, а мать заболела сахарным диабетом.

Жуткая коллекция нижегородского некрополиста насчитывала 26 трупов девочек возрастом от трех до 12 лет, наряженных в платья, зачастую в те самые, в которых были погребены. Мумии, состоявшие либо из целых останков, либо из фрагментов тел, могли петь и разговаривать – внутри у них были музыкальные шкатулки. Представьте, как одна из таких ростовых кукол с высохшим лицом, обернутым колготками, вдруг начинает говорить голосом Винни-Пуха и петь песню про опилки в голове, а другая – в нарядном платье прямиком из могилы – детским голосом звать маму.

Москвин выкапывал труп и мумифицировал его 6—12 месяцев при помощи раствора из соды и соли. Рецепт краевед почерпнул из литературы о Древнем Египте. Рукотворные мумии некрополист хранил в кладбищенских тайниках, а создавал их потому, что мечтал о ребенке, но на его пути к удочерению девочки из детского дома оказались органы опеки. «Именно их (мумии. – А. К.) он считал своими детьми, разговаривал с ними и даже устраивал для них праздники», – сообщал Следственный комитет по результатам расследования дела нижегородского краеведа.

Жуткая коллекция Анатолия Москвина насчитывала 26 трупов де вочек возрастом от 3 до 12 лет, наряженных в платья, зачастую в те самые, в которых были погребены.

По признаниям самого Москвина, одно из тел принадлежало убитой в 2002 году 12-летней девочке. Обычной стамеской он разрыл могилу, ею же проделал отверстие в гробу и извлек тело ребенка. Вернее, то, что к тому моменту от него осталось. «Оно было в очень плохом состоянии, покрыто личинками мясных мух и сильно разложено, – вспоминал краевед. – Девочка была одета в белую блузку, черную юбку, белые колготки и туфли. У ребенка были длинные волосы. Тогда я впервые решил попробовать его мумифицировать. Перенес тело в отдаленный угол кладбища и закопал в заброшенную могилу какой-то бабушки».

Москвин купил соль и соду, зная, что оба этих вещества прекрасно впитывают влагу, смешал их и расфасовал в небольшие мешочки, сшитые из найденных на помойке капроновых чулок. Мешочки некрополист привязывал к телу, обернутому целлофаном, менял их раз в неделю, а старые сушил прямо на кладбище. Когда процесс мумификации завершился, Москвин обернул останки в тряпки и привез домой.

Уже в квартире краевед принялся мастерить ростовую куклу. «В течение двух дней я восстанавливал тело: набил внутрь тряпки, положил свежие женские прокладки, – рассказывал Москвин. – Также внутрь положил бывший у меня человеческий скальп. Потом я зашил тело нитками и сделал на лице восковую маску. Кстати, голова девочки была наполовину снесена. У меня был череп ребенка. Я выпилил соответствующий фрагмент из этого детского черепа и вмонтировал его в голову мумии».

Творческий процесс завершился нанесением на лицо мумии слоя воска, для надежности покрытого лаком. Затем некрополист обмотал куклу колготками и нарядил в одежду. «В течение второй половины 2003 года я спал с этой куклой ночью», – признается краевед.

«Сын часто приносил с улицы какую-то одежду, говорил, что она ему нужна для того, чтобы одевать кукол, – вспоминал отец Москвина. – Неоднократно видел, как он стирал в ванной чьи-то свадебные платья».

Нижегородский некрополист рассаживал кукол у телевизора, показывал им мультфильмы, пел детские песни, общался с ними и «кормил». На суде Москвин заявлял, что ему было жалко умерших детей, а тела он выкапывал для того, чтобы наука в будущем смогла их оживить. Ученый уверял, что таким образом он собирал генетический материал для клонирования, надеясь дать всем этим несчастным детям, ушедшим в столь юном возрасте, шанс на вторую жизнь.

В одной из статей своего «Кладбищенского цикла» о Нагорном кладбище села Вязовка Москвин рассказывал такую историю:

«Я лично удосужился приехать сюда впервые в 1998 году, летом, когда кладбище почти закончило свое пополнение, а глина успела порасти сверху травой. Хоронили в тот год на одном, предпоследнем участке, среди яблонь и рябин бывших садов. Мне не повезло: только я собрался с пользой дела провести досуг, как попался на глаза компании… нетрезвых милиционеров в форме, собравшихся у одной из свежих могил помянуть безвременно ушедшего из жизни коллегу. Повелительным жестом подозвав меня на рандеву, один из пьяных стражей порядка барским жестом вытащил из кармана галифе мятую пятидесятирублевку (тогда немалые деньги, ныне это было бы рублей двести) и протянул ее мне:

– На, иди и купи себе еды, а тут не собирай! – повелительно потребовал он, почему-то икая и запинаясь (я был небрит и одет как для дачи).

Когда я ответил, что я не бомж, не бродяга, а просто интересующийся с Автозавода (первым делом меня заставили назвать себя, адрес и даже домашний телефон), поддатое чудовище внезапно остервенело. Засунув купюру обратно в карман, краснорожий мужик заорал: