искреннее. — Рахмат чин дилдан… В общем, мерси.

— Не за что, — донеслось из-под чачвана. — Я чуть не опоздать. Все так неожиданно…

Вадима вверг в ступор не тот факт, что немая заговорила, а ее голосок — переливчатый, как колокольчик. Его он узнал бы из миллиона.

Ногу перестало саднить. Он сел и дернул чачван, закрывавший лицо избавительницы.

— Кто ты?

Она поддела паранджу и вызволилась из нее, представ в расшитой бисером блузке и синей юбочке с подолом ниже колен.

— Аннеке?!

О, да — это была она, невеста-лопарка, предки которой когда-то жили на Кольском полуострове, которая, по его представлениям, сидела сейчас одиноко в московской коммуналке и при свете ночника занималась вышиванием, тоскуя по любимому. Та самая Аннеке, которую он в последний раз обнимал в прошлом году, не подозревая, что командировка, куда его отправил глава ОГПУ Менжинский, затянется так надолго. Та Аннеке, которую он вспоминал изо дня в день с нежностью и любовью. У него щемило сердце, когда он подмечал, что ее образ с течением времени тускнеет и размывается. Но никогда, ни разу, Вадим не ставил рядом с этим образом образ другой женщины, не помышлял об измене… ну, невинные флирты от переизбытка гормонов — это ведь не в счет, да?

Смешно, но на фоне кульминационного эпизода, созданного жизнью на зависть Шекспиру и Чехову, все его думы свелись к вопросу: видела Аннеке, как он тискал кикимору Перепелкину или нет? И если видела, то как отреагирует? Занесенный над ним нож нехорошо покачивался в нескольких дюймах от причинного места…

— Я тебя перевязать. — Она разрезала обмотки, стянула с него башмак (в пустыне обходился без сапог — упаришься) и рассекла штанину.

Чем-то вроде корпии промокнула рану, подержала, чтобы унять кровотечение.

Вадим смотрел на нее с недоверием, как на видение, появившееся во сне. Не может же все это происходить наяву! Просто он потерял сознание и видит то, чего на самом деле нет. Через минуту очнется, и Аннеке исчезнет, а вокруг будут кружить озлобленные фурии с шашками наголо.

Но Аннеке не исчезала, она оставалась зримой и, что немаловажно, осязаемой.

— Это ты? Честно?.. Как ты сюда попала?

Она пустилась в объяснения. За два года, прошедшие после приезда с Крайнего Севера в столицу, ее русский язык стал чище, но все же она, когда волновалась, нередко путала глагольные формы. Вадим привык к ее говору, воспринимал его, как милую для слуха музыку.

— Я спрашивать у Барченко, где ты. Он говорить: уехал в Туркестан, жди, вернется. Я ждала, а тебя нет и нет…

Дальновидный шеф не сообщил ей точного местопребывания Вадима. Зрела в нем опаска, что она не стерпит, сорвется, уедет за женихом на дальние юга с их убийственным для коренной северянки климатом, лишениями и первобытной дикостью. Александр Васильевич обещал Вадиму держать Аннеке при себе, в благополучной Москве.

И все-таки она ухитрилась провести многомудрого начальника особой группы. Однажды, подойдя к двери его кабинета в Главнауке, она услышала, как он честит кого-то по телефону. Из обрывков разговора поняла, что Вадим отправился в пустыню, кишащую басмачами. Прижавшись ухом к двери, она впитывала все пробивавшиеся сквозь кожаную обивку слова: редакция, стартовали из Самарканда, Алтынкан, крепость Янги-Таш…

Тем же вечером она соврала Барченко, что соскучилась по родственникам-лопарям и хочет их навестить. Лето, в сельскохозяйственном вузе, где она училась, каникулы. Почему бы на месяцок не съездить в Кольский край, который она не проведывала уже два года? Александр Васильевич поверил, выправил ей билеты через Ленинград до Мурманска, выделил триста рублей из внебюджетного фонда и посадил в вагон. Еще и спецпайками снабдил, чтобы хватило на всю дорогу.

Она сошла с поезда в Твери, на перекладных добралась до Ржева, оттуда на пароходе, принадлежавшем когда-то обществу «Кавказ и Меркурий», спустилась Волгой до Астрахани, а потом по Закаспийской железной дороге через Ашхабад и Чарджоу добралась до Самарканда. Вадим диву давался, как она, эта дикарка, сумела преодолеть столь огромное расстояние, не убоявшись незнакомых городов, поселков, кишлаков, в которых доселе не бывала?

— Ну а дальше-то, дальше? Приехала ты в Самарканд…

— Да, приехала. Оттуда сразу в пустыню… Ой!

Она растянулась на плитах и пригнула голову Вадима. Над ними вжикнули три или четыре пули.

Горгоны, мать их! Поймали врасплох, подкрались почти к воротам. За ними глаз да глаз нужен. Это еще хорошо, что из револьверов шмальнули, а могли бы и гранату бросить.

Вадим чесанул по ним из «Гочкиса». Разбежались. Продолжая глядеть в прицел, выслушал развязку приключений Аннеке.

— Я зайти в редакцию, но мне сказали, что тебя нет. Уехал по делам — и все…

Это в стиле Бабскера. Он не то, что первому встречному — маме родной лишнего не выболтает.

— И что ты сделала?

— Наняла двух человек и пошла в Алтынкан.

Сумасшедшая! Пуститься через пустыню в сопровождении незнамо кого… Вадим имел представление о том, как ненадежны бывают наемники. Мороз продрал по коже при мысли, что могло произойти с Аннеке во время этого безрассудного паломничества. Он обозвал себя распоследним негодяем. Куковал тут, в песочке ковыряясь, а любимая через всю страну к нему шла, невзирая ни на что. Потому что двигала ею величайшая любовь, которая больше жизни. Для такой любви не существует препон, она хоть на Луну заведет. А сидеть сиднем, вздыхать и почесываться от неутоленных желаний — это не любовь и даже не ее жалкое подобие. Профанация одна и святотатство.

— Ты же могла погибнуть!

Вадим был недалек от истины. На третий день пути по пескам Аннеке проснулась в дорожном шалашике и обнаружила, что провожатые покинули ее, предварительно обобрав до нитки. Ни денег, ни вещей, ни еды.

— Только лепешки кусочек и вода в котелке.

Сердобольные попались нехристи! И на том спасибо. Окажись они здесь в данную минуту, о, с каким наслаждением Вадим передушил бы их, смакуя предсмертный сип и хруст хрящей! Сам не ожидал от себя такой патологической кровожадности, но ради отмщения Аннеке он был готов на все!

Еще дня полтора она шла неведомо куда. Зной и однообразие местности испепеляли разум, поэтому она несказанно обрадовалась, когда подул ветер и картина изменилась. Ураган взрябил пески, стало темно, но Аннеке сумела узреть в прорвавшемся на миг желтом смоге шатающееся чучелко в парандже. Со всех ног побежала к нему. Буря сбивала ее, залепляла лицо песчаной крупчаткой. Пока бежала, чучелко стерлось из вида, но она точно помнила, где оно стояло. Разгребла сыпкое месиво и вытащила оттуда женщину, которая была