– Но так нельзя. Очшень нельзя. Ребенок может погибать. Вас, говорите, зовут?..

– Иола, господин офицер. А это – Таддеус. – Девушка качнула свертком. Ребенок заворочался и негромко заплакал. – Мне его нужно кормить. Очень холодно, господин офицер. Акулини отговорила меня идти в горы с остальными.

– Христос тоже родился в хлеву. Такое совпадение иной раз бывает с самой жизнью.

– Да. Только там было тепло. От скота тепло. А мы в пустом. На сене. Но он крепкий малыш. Почти не плачет.

– Не плачшет, гофорите! Проходите и садитесь на лавка. – Бекманн засуетился, убирая свою подстилку. – Фу. Вонь какой. Пресвятая Дева Мария! От мой вонь. Почки, наверно, выводиль гадость. Так и есть. Так и есть. Провфоняла шерсть.

– Что, господин офицер?

– Так я это про себя немного. Я подкину в печь. Почему та все быфает? Почему мать с ребенком в хлев? – Бекманн смотрел на разгорающийся огонь.

– Это не мой ребенок. Своего я потеряла в родах. А у этого мать умерла через два дня после. Я и решила, что будет теперь моим.

– А муж где ваш?

– Его забрали в амеле-тамбуру. Оттуда не возвращаются. – Иола опустила голову. – Мы теперь одни на целом свете. Я видела, как вы хоронили сегодня бабушку Акулини. Идти некуда. Вот я и решилась. Почему-то подумалось: если хоронит – значит, человек хороший.

Его никто еще так просто и ласково не называл. Хороший человек. В сердце майора что-то дрогнуло. Девушка красива, как бывают красивы полноватые люди: круглые щеки с ямочками, пухлые и нежные предплечья, большая белая грудь.

Он смотрит на ее открытую грудь с жадностью, но не телесной, а другой – это ведь необыкновенно, когда малыш впивается в алый сосок. Он успокаивается. И успокаивается все вокруг. Этот сосок становится средоточием целого мира.

– Я даже боюсь спросить о ваших планах, Иола? – Майор не контролировал улыбку на лице.

Девушка ответила ему такой же открытой улыбкой.

– Мы не знаем. День пережили и на том Господа благодарим.

– Так-так. А если я заберу вас в город? Как вы на это посмотрите?

– Говорят, в Амисе сейчас тоже не любят греков. Мир сошел с ума.

– Да-да, верно. Мир сошел с ума. Но мы можем шуть-шуть перехитрить мир. Я скажу, что ви мой жена, а это мой ребенок.

– О, господин офицер! А что будет дальше? У нас никого нет. Даже если очень захотеть, до гор нам не добраться все одно.

– Дальше. Дальше. Мой увезет вас Германия. Там есть мой жена, но она, будем надеяться, поймет мой порыв. Так нельзя. Нельзя. Вас здесь оставить. Ви погибать тогда.

– Вы такой смешной и добрый, господин офицер. Вы видите меня несколько минут.

– Да. Несколько минут. А мне кажется, что уже много лет. И мне вас теперь будет сильно не хваталь.

…Карл, вот ночь. Она совсем недавно была чужой и холодной. А теперь она родная. Смотри, Карл, луна тоже теперь родная. А все потому, что нет ничего прекрасней молодой матери, кормящей ребенка. Они вдвоем подарили тебе сегодня свет. Нет, Карл, если бы старуха не умерла, то, возможно, ты бы их никогда не увидел. Значит, Акулини знала, что делает. Ведь и умереть можно специально, если того требуют обстоятельства. Старуха тоже умерла не просто так. Понимала: другого пути нет. Не делай ее смерть бессмысленной, Карл. Не делай. Ты много в жизни сделал не так, как надо. Тебе хватит мудрости для того, чтобы не только уйти от нелюбимой супруги, но даже бросить курить…

– Ви пойдем со мной в город. А там посмотрим.

– До города не меньше пятидесяти верст. И на дворе зима.

– Но здесь мы тоже остаться не можем. Не прятаться же теперь всем нам в хлеву! В любой день придет турецкий солдатн. И нам тогда крышка! Другое дело, если мы пойдем, тогда они поймут, что мы не беглецы. На дороге должен быть их разъезды. Я представлюсь, и они обязан доставить нас в город.

– Хорошо. – Иола кивнула.

Ребенок окончательно затих. Бекманн уложил их на свою лавку и накрыл кафтаном, а сам полез на печь, которая еще пахла старостью Акулини.

Глава 9

Гюрхан Далма очнулся под утро следующего дня. Приподнял голову: повсюду тела убитых башибузуков. Обобранные, вытряхнутые из своих кафтанов, лишенные сапог. Мокрый снег – сплошная алая жижа. Он помнил, что их неожиданно атаковала шайтан-машина капитана Челика. Взрывы, разорванные в клочья тела. Повсюду ошметки плоти и фонтаны крови. Они не успели даже выстрелить. Шахин в очередной раз поступил подло. Он даже не дал спокойно уйти. Но они за все заплатят: Шахин и этот Челик. Заплатят, потому что он, Гюрхан Далма, еще жив. И у него есть руки и ноги, острые глаза и бешеная ненависть. Его не убили гранаты, не изрешетили пули и даже не смогла сожрать январская ночь. Он из рода древних саблеклыких дэвов, и даже Аллах не идет против этого рода.

Он содрал исподнюю рубаху с одного из убитых наемников и обмотал ею лысую голову. Потом содрал еще несколько рубах и сделал из них обувь. Впереди темнело покинутое греческое село. Там много домов и наверняка что-то осталось: все забрать невозможно. Далма побрел в сторону гряды черепичных крыш.

В первом же доме он нашел то, что искал: плетеную обувь, пару изношенных кафтанов, а главное – еды. Да угощенье невелико – в чугунах излюбленное чечевичное варево с луком. Ел жадно и громко, прямо грязной от крови и земли рукой, царапая обломанными ногтями о звонкую стенку. Потом повалился навзничь на устланный сеном пол и провалился в сон.

Прошло несколько часов. По жидкой земле чавкали копыта лошадей. Не хотелось вставать, но внутри что-то подтолкнуло. Вышел. Десятки конников с зажженными факелами – они пришли сжечь село дотла. А ведь не хотел вставать представитель рода саблеклыких дэвов.

– Эй, я Гюрхан Далма, мейлазим отряда башибузуков! Не стреляйте. А вы кто?

– Мы из четвертого батальона Третьей армии. У нас приказ: сжечь село.

– Чей приказ?

– Подполковника Карадюмака Шахина.

– Где он сейчас?

– Вчера ночью прибыл в город из экспедиции.

– Понятно. Вы можете меня забрать с собой?

– Как прикажете, Гюрхан-ага.

Его уложили на телегу и накрыли овечьей шубой. И вдруг стало нестерпимо жарко – заполыхали дома. Завыли брошенные собаки. С пронзительным свистом стала лопаться черепица. Грохот падающих стен и стук раскатившихся бревен – славная музыка пожара. Жаль, что не он сейчас руководит