Они выглядят такими счастливыми.

Что за чушь собачья.

Энид, мы живем только один раз.

Вот именно.

Шины наехали на что-то твердое, и пикап отскочил назад. Коллин вышла из машины и принялась продираться сквозь кустарник, пока не нашла поваленное бревно, скрытое за зарослями. Сдвинуть его с места не получалось. Она убрала упавшие на лицо волосы и посмотрела назад, в ту сторону, откуда приехала. Развернуться на этой узкой тропинке было невозможно: ей бы пришлось проехать задом до самого поворота. Она медленно огляделась, словно надеялась найти какой-то другой выход. Внизу она заметила серую черепичную крышу: рядом была радилокационная станция.

Коллин спустилась вниз по склону, пробираясь сквозь папоротники. Нижние окна забетонировали, чердачные – разбили. Радар увезли, но оболочка станции так и осталась стоять. Она успешно выполнила свою работу: обманула немецкие подводные лодки, заставила их думать, что здесь стоит ферма. Коллин ходила в школу с полудюжиной таких же ребят, как Дэниел, никому не нужных отпрысков солдат, служивших на радиолокационной станции, которые провели здесь всю войну, сгорбившись и вслушиваясь в шум эфира.

Из-за угла вышел Дэниел. Она застыла, словно надеясь, что так он ее не заметит.

– Коллин?

– Что ты здесь делаешь? – выпалила она.

Он показал ей кувшин, доверху наполненный ягодами, пальцы у него были фиолетовыми от ежевичного сока. Здесь и шагу нельзя было ступить, не зацепившись о тростник – он бы покрыл собой все дома, стоявшие на побережье, если бы его не выпалывали. Их разделяло три шага: времени едва хватило, чтобы сделать вдох, задержать дыхание, заправить за ухо выбившуюся прядку волос. Циферблат его наручных часов блеснул на свету. Мигнул маленький солнечный зайчик. Неужели это его она заметила с мыса?

– Карпик сегодня пошел в школу. – От океана повеяло холодом. Коллин обхватила себя за плечи. Дэниел изучил ее взглядом.

– Ты в порядке?

Она кивнула, по щекам текли слезы.

– Во сколько он заканчивает?

– В три тридцать. – Ее голос надломился, и она села в мокрую траву.

– Ну что ты. – Дэниел присел на корточки рядом, и Коллин всхлипывала ему в плечо, пока он ее не обнял.

– Прости. – Наконец она подняла голову. – Не знаю, что со мной не так.

– Почему ты считаешь, что с тобой что-то не так?

Каждый раз – после теплой струйки крови в нижнем белье, судорог, сгустков крови размером со сливу, плюхающихся в унитаз, после трех экстренных абортов, без которых она бы умерла от потери крови, и особенно после смерти их дорогой пасхальной девочки, – Коллин неделями обдумывала, что она сделала не так. Где она допустила ошибку. Если бы она только не поднимала тот пакет с собачьим кормом. Если бы только пила больше воды. Если бы, если бы, если бы. Должно быть, с ней что-то не так – иначе почему это постоянно происходит?

Она шмыгнула носом, вытерла глаза.

– Прости. Просто… У тебя есть дети?

Дэниел покачал головой.

– А ты их хочешь?

Он убрал от нее руку.

– Нет.

– Хотела бы я тоже так думать, – проговорила Коллин. – До того, как родился Карпик, мы потеряли двоих. – Она покачала головой, глаза снова наполнились слезами. – Ну почему я не могу быть просто благодарной хотя бы за него?

– Ну чего ты. – Дэниел обнял ее. Это было приятно – приятно, когда кто-то тебя обнимает, приятно, когда можно плакать, не скрывая своих слез. Он отступил.

– Рич ко мне даже не прикасается, – призналась она. – В апреле я потеряла ребенка. Маленькую девочку. Двадцать вторая неделя. Все остальные выкидыши случались гораздо раньше, но сейчас… Он как будто больше мне не доверяет.

– Скольких ты уже потеряла?

– Ох. – Она глубоко вздохнула. – Почти каждую весну по одному, за исключением Карпика.

Это было такое облегчение – рассказать об этом кому-то, кроме медсестер, излить свою душу вне мрачных больничных стен.

– Коллин, я… Мне очень жаль.

Она пожала плечами:

– Видимо, не суждено.

Должна же была быть причина. «Просто природа так распорядилась». «Все к лучшему». Как же ее ранили и злили эти пустые утешения, когда она всего лишь хотела понимать, почему.

– Люди вечно не могут подобрать правильные слова, да? – спросил Дэниел. Коллин кивнула. В груди ее ослабло напряжение, и чувствовала она себя теперь гораздо лучше.

– Что поделаешь? Я хочу попытаться снова, но Рич… Он даже не хочет попробовать еще раз.

Дэниел провел рукой по траве. Она наклонилась, стукнулась плечом о его плечо. Он посмотрел вверх.

Коллин чувствовала, как внутри нее щелкнули и отворились засовы, как старый код вновь открыл давно уже закрытый замок. Ей стоило развернуться и сейчас же уйти, вернуться в пикап, который ей купил Рич, в пикап, который стоял на ее подъездной дорожке утром, днем и вечером, как большое двухтонное напоминание о произошедшем.

Но вместо этого она сняла очки, взяла в ладони теплое лицо Дэниела. Он провел пальцами по ее пальцам, словно желая их убрать, затем его ладони скользнули по предплечьям, к локтям, к плечам, огладили ребра. Она выпрямилась, чтобы он не почувствовал маленькую жирную складку на животе.

Это неправильно, промелькнуло у нее в голове, когда она опустилась на влажную траву. Что ты делаешь? Тебе просто грустно. Сердце Дэниела билось о ее ребра, холодный ветерок касался ее голого живота, дыхание участилось, их ноги переплелись. Когда Дэниел попытался отодвинуться, она напряглась, заставила его войти еще глубже. Сейчас. Сейчас. Сейчас.

Он перевернулся на спину, и они лежали бок о бок, задыхаясь, под шум прибоя, бьющегося о камни внизу. Коллин подтянула колени к груди и обняла их, как велела медсестра – так повышались шансы на зачатие. Кто знал, сколько еще таких шансов у нее будет?

– Что ты делаешь?

– Ничего. – Она повернула голову, улыбнулась. – Почему ты вернулся?

– Я же говорил. – Дэниел погладил ее по ребрам. – Исследование.

– А на самом деле?

Его рука замерла.

– Мама больна.

Коллин посмотрела на него, но Дэниел уставился в небо. Она запомнила Долорес Байвотер бесстрашной женщиной. Как-то раз она назвала Глорию Адэр отсталой деревенщиной за то, что она заставила своего сына – он учился в одном классе с Коллин и Дэниелом – встать голыми коленями на гравий в качестве наказания. После этого его ноги все были покрыты кровавыми бороздами. Еще он заикался.

«Не лезь не в свое дело, шлюха», – с усмешкой произнесла миссис Адэр. Мама никогда не произносила таких слов. Миссис Адэр была некрасивой женщиной, а на шее у нее красовалось скопление маленьких родинок. А вот мать Дэниела была невероятно красива. Ее деревянные