приказам Совмина: как и создание горкома и городской газеты, они означали, что управление городом больше не принадлежит всецело МВД и его местным представителям.

Результаты этой политики, особенно краткосрочные, были провальными. Власти набрали гораздо меньше специалистов, чем требовала резолюция, а удержание квалифицированных специалистов еще много лет оставалось острой проблемой434. Но если оставить в стороне краткосрочные результаты, видно, что эта новая политика найма и удержания все же была важна, хотя скорее с точки зрения желаемого, а не достигнутого. Она составляла часть важных реформ управления ГУЛАГом в начале пятидесятых годов. Внимание властей переключилось на повышение производительности и экономической прибыльности системы принудительного труда, и потому сложилась важная стратегическая тенденция все больше использовать труд незаключенных в проектах ГУЛАГа. Как указал Олег Хлевнюк, «несмотря на явные достоинства неограниченного контроля над заключенными, власти все больше предпочитали иметь дело с относительно свободными работниками, которые работали продуктивнее и не требовали хорошо отлаженной системы охранников и надсмотрщиков»435. В Воркуте переход к эксплуатации незаключенных представлял собой более важный этап более долгосрочного процесса создания моногорода рядом с лагерным комплексом. Эксплицитное признание выгодности труда незаключенных, особенно на должностях управленцев и специалистов, лишь подстегивало попытки увеличить население города, расширить и улучшить его среду.

Крупнейшим индикатором поворота к «нормальности» в Воркуте был послевоенный всплеск рождаемости, внесший значительный вклад в рост населения. Пока население этих мест состояло в подавляющем большинстве из заключенных и ссыльных, содержавшихся в зонах, рождаемость была обычно очень невелика. Хотя достаточно строгое отделение мужчин от женщин, тяжелые условия труда и плохое питание не могли полностью предотвратить беременности и рождения, все равно сотни детей, рождавшихся в лагере каждый год, не особенно увеличивали местное население, потому что в ГУЛАГе обычно отправляли детей заключенных в детские дома, как только им исполнялось два года436. Но с 1948 года рождаемость в городе впервые стала оказывать заметное влияние на численность и структуру местного населения. Воркута, как и другие советские города, после войны испытала гигантский рост рождаемости. С начала 1948 до конца 1952 года в ней родилось больше 13 тысяч детей. В одном только 1949 году родилось почти 3 тысячи детей, и уровень рождаемости достиг показателя в 61,7 рождения на тысячу человек437. Такая рождаемость была почти в два раза выше, чем средняя по городам РСФСР, которая в 1949 году достигла пика в 33,4 рождения на тысячу человек438. Улучшение медицинских услуг (например, постройка детской больницы) и более обильное снабжение продовольствием также снизили смертность незаключенных – с 13,58 смерти на тысячу человек в 1948 году до 8,22 в 1952‑м. С 1948 до конца 1952 года естественный рост населения составлял в среднем почти 5% в год. В целом население увеличилось более чем на 10 тысяч человек439. Таким образом, родилось первое поколение коренных воркутян – важнейший зримый признак «нормализации» в Воркуте.

Во многих важных аспектах период послевоенного сталинизма заложил долгосрочные тенденции, характерные для города и его населения вплоть до конца восьмидесятых годов. Борьба за наем квалифицированных рабочих вне города и за удержание уже работавших в городе (включая бывших заключенных) все это время оставалась постоянной проблемой для Воркуты и ее жителей. Эхо первых систематических попыток, относящихся к 1951 году, создать в городе «постоянные кадры» чувствовалось на протяжении всех пятидесятых годов и позже. Высокий уровень миграции еще подрос в пятидесятых и шестидесятых годах, а потом постепенно вышел на плато. Рождаемость в городе никогда больше не достигала уровня послевоенного всплеска, но сохранялась на высоком уровне на протяжении следующих десятилетий, пока население Воркуты оставалось молодым и фертильным. Таким образом, демографическая политика и тенденции начала пятидесятых годов, наряду с городским планированием, строительством и учреждением институтов, создали условия для трансформации Воркуты в моногород после смерти Сталина.

«НОРМАЛЬНОСТЬ» ПОДРЫВАЮТ

Усилия по «нормализации» города и лагерного комплекса по самой своей сути были противоречивы и недостаточны. В лагерном комплексе «нормализация» означала общее улучшение бытовых условий заключенных, а также попытки ввести трудовые поощрения и усилить наказания и изоляцию определенных групп узников. В городе она означала стремление создать спланированный моногород с его собственной системой учреждений и растущим населением из квалифицированных и продуктивных работников. Для Воркуты в целом «нормализация» означала усиление и поддержание строгих границ между городом и лагерным комплексом. Этот процесс создания двух Воркут как обособленных параллельных миров начался еще во время Второй мировой войны и значительно ускорился в период послевоенного сталинизма. В теории существовали обособленные группы заключенных и горожан, которым не давали взаимодействовать друг с другом, в основном потому, что места их обитания были пространственно обособлены. Эта теория максимально приблизилась к воплощению в реальность при позднем сталинизме, но все-таки она оставалась идеализированной концепцией, полной внутренних противоречий. Отделить лагерь от города и соблюдать их границы пытались настолько усердно, что, когда два мира встречались друг с другом, последствия бывали особенно жестокими и разрушительными.

Одна из систем отношений, подрывавших обособленность города от лагерного комплекса, с необходимостью порождалась тем, что они оставались экономически взаимозависимы. Пока на шахтах и предприятиях Воркуты продолжали использовать труд заключенных и незаключенных, было невозможно поддерживать строгую обособленность между этими двумя социальными стратами населения. Это особенно касалось шахт, где заключенные и незаключенные работали вместе вдали от надзора лагерных охранников. Шахтеры некоторых специальностей, например запальщики, которые занимались закладкой взрывчатых веществ для расчистки новых штолен или для разрыхления угля, были преимущественно незаключенными440. Чтобы работа в шахте была безопасной и эффективной, незаключенные запальщики должны были постоянно поддерживать связь с бригадами заключенных. Под землей бригады заключенных непосредственно подчинялись незаключенным работникам, которые не входили в лагерную администрацию. Начальники шахт, инженеры, механики, геологи и маркшейдеры – и это лишь часть специалистов, работавших в шахте, – постоянно и непосредственно поддерживали связь с бригадирами и начальниками участков, которые обычно были заключенными. Эти повседневные контакты создавали близость и даже некоторую степень дружбы и доверия. Один узник Речлага, Александр Александрович Угримов, даже вспоминал, как пожилая незаключенная женщина, работавшая с ним на электрической подстанции шахты, учила его вязать441. От сотрудничества заключенных и незаключенных зависело, сможет ли шахта выполнить свой месячный план, а этот нюанс создавал взаимный экономический интерес в обеих группах. При опасных операциях в шахте доверие между заключенными и незаключенными становилось вопросом жизни и смерти442.

Даже на земле экономическая взаимозависимость лагерного комплекса и города приводила к тому, что строгая демаркация пространства постоянно нарушалась. Поскольку