— Попробуем провести параллель между ними истранствующими рыцарями. Этим-то в романтизме не откажешь.

— Допустим, только мне о странствующих рыцарях мало чтоизвестно. Убивали драконов и спасали прекрасных дам… Ах да, еще турниры в ихчесть устраивали. Ну, турниры — это от безделья, дамам стоило проявитьблагоразумие, тогда и в передряги, глядишь бы, не попадали, а вот драконовжалко. К несчастью, «Гринпис» в то время себя еще не проявил.

— Вот-вот, рыцари эти — темные лошадки. Страсть кбольшим дорогам выглядит весьма подозрительно. И кое-какое внешнее сходство снашими братишками прямо-таки бросается в глаза. Начнем с простого, —принялась загибать пальцы подружка. — К примеру, золотые украшения,которые ребята так любят и над чем вся страна потешается. Это ведь как золотыедоспехи, признак доблести, чем больше на тебе золота, тем выше ты наиерархической лестнице или по крайней мере в собственных глазах. Или машина.Машина должна быть крутой и страшно дорогущей. Это тоже от рыцарства — арабскийскакун и прочее. У меня может не быть за душой ни копейки, это нормально, ноехать на старой кляче… Так и наши, лучше просто им в лицо плюнуть, чем посадитьна «копейку». Истоки, между прочим, те же: конь для странствующего рыцаряотнюдь не роскошь, это, если угодно, надежный товарищ, он не должен подвести…

— Особенно когда уходишь от возмездия, — съязвилая.

— Правильно. Следующая общая черта: дух странствия иравнодушие к дому. Некоторые наши мафиози в таких берлогах живут, чуть ли не в«хрущевках», что от родителей достались, а если и заведут себе двестиквадратных метров, то и там уютом не пахнет. А почему? Потому что они странникии дом им ни к чему. Так же как и женщины. Женщина привязывает к месту, а этоплохо. Их жизнь в движении, одно приключение сменяет другое, и так до самойсмерти. Женщина здесь может существовать лишь как нечто временное илинедосягаемое, например, как мечта. Женатый странствующий рыцарь это нонсенс,оттого и ребятишки наши холостые, смысла нет заводить семью, если завтра сновав путь. А коли женятся, так ничего хорошего из этого, как правило, неполучается. Далее, идеал мужской дружбы: брат, братан и все такое. Этосвоеобразный вариант рыцарских орденов, устав заменили «понятия», неписаныеправила и ритуалы. Вот нам смешно, что дюжие парни лобзаются и виснут друг удруга на шее, а ведь все это имеет глубокие корни. Даже специфика языка, манераодеваться, короткие стрижки — это ведь все опознавательные знаки, сигнал длясвоих: «я из вашего братства». Нет, если вникнуть, окажется, что наша братва всамом деле последние оставшиеся на земле романтики. Жизнь их, как свеча наветру, оттого и живут недолго, летят навстречу судьбе и своей смерти. — Япокосилась на Женьку, подозревая, что она роняет горькие слезы, но подружкарадостно ухмылялась. — Может, статью забацать на тему бандитского счастья?

— Забацай, — кивнула я. — Может, найдутсядураки, спасибо скажут.

— Почему же дураки? — обиделась подружка.

— По кочану.

— Когда человек не может аргументированно возражать, апереходит на оскорбления…

— На самом деле, — перебила я, — все, что тыздесь наболтала, доказывает только одно: любому дерьму можно при желаниисоздать романтический ореол. «Свеча на ветру, навстречу судьбе…» — передразнилая. — Мне Ромка про эти свечи рассказывал. Романтикой там и не пахнет. Насамом деле это постоянные стрессы. Человек изо дня в день ходит не под тюрьмой,так под пулей, а стресс русский человек привык снимать одним способом, отсюдакромешное пьянство и дикий разгул. Когда здорово забирает, уже не страшно, а сутра сразу в опохмелку. Так и живут с мозгами, водкой разбавленными. А дом имдействительно ни к чему, к дому привыкаешь. А уходить из него страшно, когда незнаешь наверняка, сможешь ли вернуться. И с бабами беда, потому что любаяженщина ищет стабильность, ей родить надо и ребенка вырастить. Оттого-то вподругах у них либо «отмороженные», у которых дети и семья вызывают нервныйтик, либо женщины, подсознательно настраивающие себя на вдовство, к мужупривязываться не спешат, а торопятся бабки прикопить на черный день. А комуприятно, что тебя уже хоронят. Вот и скандалят ребятишки. Про братство вообщеговорить смешно, какое, к черту, братство, если на деле человек лишенсобственного мнения, вынужден жить по понятиям и поступать по понятиям, дажеесли ему это поперек души. Стая индивидуалистов не выносит, стоит лишь заявитьо собственном мнении, тебя либо вышвырнут, либо сожрут, а в одиночку страшно,коли привык гуртом бегать и не очень на свои силы рассчитываешь. Вот тебе иромантика.

— Вечно ты все опошлишь, — вздохнулаЖенька. — Ведь как все красиво получалось… А с чего это мы о браткахзаговорили?

— Мы о Руслане заговорили, — недовольно напомнилая.

— Ну, этот точно в стае бегать не будет, гонору много.

— Это у него с нами гонору много, а…

— Я рада, — заявила Женька.

— Чему? — нахмурилась я.

— Парень напрасно старался. Любовь к Роману Андреевичутворит чудеса.

— Так ты что, проверку мне устраивала?

— Я проявляла беспокойство.

— Женя, ты дура, — заявила я, отвернулась изакрыла глаза.

Проспали мы дольше обычного и едва не опоздали к завтраку. Янаправилась в кухню с намерением попросить горячего молока. После вчерашнегогостевания в подземелье у меня побаливало горло. Подходя к дверям, я услышалагрозный рык Олимпиады.

— Прекрати болтать глупости, — выговаривала она. —Чтоб я больше этого не слышала. Только посмей еще раз рот открыть…

— Но ведь я, Олимпиада Назаровна, правда слышала…

— Замолчи, мерзавка, не то я тебе поганый язык-товырву…

Я тяжко вздохнула: во-первых, было жалко Наташу(воспитывали, конечно, ее), во-вторых, стало ясно, с молоком придетсяподождать, потому что в разгар таких увещеваний входить неудобно.

Мысленно чертыхаясь, я пошла в столовую и у ее дверейстолкнулась с Женькой.

— Как молоко?

— Никак, — отмахнулась я. — Старая ведьмаНаташу воспитывает.

— У девчонки жизнь не сахар. Надо бы с ней поговоритьоб Олимпиаде и местных нравах. Сдается мне, мы узнаем много любопытного.

— Я бы еще в деревне поспрашивала, — кивнулая. — Да боюсь, придется, как вчера, везде ходить с сопровождением.