ее вечеринки не пропускали. Однажды, как рассказывает Дион, большая группа гостей получила приглашение одновременно на два приема: один у Клавдия, второй у Мессалины и ее любимых вольноотпущенников. На вечере у императрицы был аншлаг; император получил ряд вежливых, но твердых отговорок{295}.

Возможно, у Мессалины на вечеринках просто были лучше вино и музыка, но общественный авторитет императрицы был нешуточный. При всем ее влиянии, Мессалина, будучи женщиной, все же была исключена из реальных процессов управления, правосудия и законодательной деятельности. Если она хотела проявить реальную власть, ей требовался посредник-мужчина, а если она хотела использовать эту власть независимо от мужа, ей было нужно развивать сеть таких посредников, готовых воплощать ее идеи на практике.

Троих важнейших представителей этой сети мы можем назвать поименно. Нарцисс, с ее воцарения в 41 г. н. э. до момента, когда в 48 г. н. э. он распорядился проткнуть ее мечом, был самым верным союзником императрицы при дворе. В качестве жены и личного секретаря Клавдия Мессалина и Нарцисс имели все основания для постоянного общения. Источники постоянно связывают этих двух людей, особенно в первые годы правления Клавдия, когда положение императрицы было не столь независимым и надежным, – когда бы Мессалину ни обвиняли в заговоре или ином преступлении, Нарцисса объявляли ее соучастником. Сенека, писавший после падения Мессалины, так охарактеризовал их отношения: «Долго бывшие врагами всего Рима, прежде чем стали врагами себе самим»{296}.

Вместе Мессалина и Нарцисс обладали опасным уровнем власти. Влияние императрицы на мужа было огромно: у нее был постоянный доступ к его персоне и его ложу, и она умела им пользоваться. Пятидесятиоднолетний Клавдий всегда был в плену у женщин – Светоний, с ноткой классического удивления, пишет: «К женщинам страсть он питал безмерную, к мужчинам зато вовсе был равнодушен», – но ни к одной из них не относился так, как к своей красивой молодой жене{297}. Даже посреди своей опалы Мессалина была убеждена, что, стоит Клавдию увидеть ее, как она будет прощена, а ее противники не зря спешили осуществить казнь прежде, чем Клавдий вернется в спальню во всеми воспоминаниями, что та хранила.

Влияние Мессалины росло; альянс с Нарциссом еще больше увеличил его. Будучи личным секретарем Клавдия, Нарцисс контролировал документы и переписку императора: донесения из провинций, личные обращения, рекомендательные письма, протоколы официальных дел, черновики эдиктов или речей, записочки, посылавшиеся его друзьями-сенаторами. Светоний рисует зловещую картину их modus operandi, где Мессалина и Нарцисс отзывают императорские пожалования, отменяют его постановления, подделывают, уничтожают или правят его официальные записки{298}. Но даже не прибегая к столь открытой коррупции, Мессалина понимала, что Нарцисс может предложить ей нечто бесценное – доступ к информации. Информация о личных делах императора, делах сената, судов и администрации каждого уголка империи могла теперь через Нарцисса своевременно и напрямую поступать к императрице.

Были у Мессалины союзники и в сенате; в первую очередь Луций Вителлий и Публий Суиллий Руф. Эти мужчины, наделенные красноречием и хорошими связями, действовали как агенты Мессалины. Защищая ее интересы в сенате и отстаивая их в суде, они выполняли роль ее публичных рупоров в тех пространствах, где она из-за своего пола не могла выступать от собственного имени. Когда в 47 г. н. э. Публий Суиллий и Вителлий выдвинули обвинения против Валерия Азиатика (бывшего одной из последних и самых знатных жертв императрицы), Тацит написал, что Азиатика погубили «женщина и мерзостный рот Вителлия»{299}. В 58 г. н. э., спустя десятилетие после смерти Мессалины и четыре года после начала правления Клавдиева преемника Нерона, Публия Суиллия вызвали в суд. Он попытался свалить всю вину на Мессалину. Он заявил, что просто выполнял приказы. Защита не сработала, хотя никто не сомневался в том, что Публий Суиллий действовал по наущению Мессалины; однако обвинители хотели знать, «почему этой кровожадной распутницей был избран именно он, а не кто другой, чтобы служить ей своим красноречием»{300}. Было решено, что «исполнители злодеяний» должны быть наказаны так же, как и их зачинщики. Приговор Публию Суиллию и колкий комментарий Тацита в адрес Вителлия отражают, как воспринимались отношения между Мессалиной и ее союзниками из числа сенаторов: планы принадлежали Мессалине, просто ответственность за их исполнение возлагалась на ее соратников-мужчин.

Эти сенаторы нуждались в Мессалине не меньше, чем она в них. Отношения с императрицей обеспечивали им социальный престиж, информацию и канал связи, напрямую соединяющий их с имперской администрацией и самим императором. Пока она сохраняла свою власть на Палатине и влияние на мужа, она могла защищать их и их семьи от превратностей придворной политики и распрей в сенате. При таких возможностях Мессалине не составило бы труда найти сенаторов, готовых отстаивать ее интересы, более того, они сами обращались к ней. В жизнеописании сына и тезки Вителлия (пробывшего императором всего несколько месяцев в 69 г. н. э.) Светоний дает нам представление о том, какие усилия прилагал Вителлий-старший, ухаживая за Мессалиной. Однажды он попросил Мессалину позволить ему разуть ее, после чего все время носил при себе ее правую сандалию в складках тоги, вынимая время от времени, чтобы поцеловать{301}. Другие сенаторы тоже соперничали за право оказывать ей почести: Дион рассказывает нам, что несколько преторов взялись устроить публичные празднества в честь дня ее рождения, хотя официально этот день не был объявлен праздничным[67]{302}. То, что они не жалели времени и сил, свидетельствует об их оценке влияния императрицы на Палатине и ее популярности среди простых людей.

Сети влияния и контроля, которые Мессалина выстраивала среди вольноотпущенников и сенаторов, были важны для ее верховенства на Палатине – но также и для ее выживания. Мессалина прекрасно осознавала, что власть ее мужа не зависит от нее, точно так же как ее власть – от него. При дворе были не только мужчины, способные бросить вызов положению Клавдия, но и женщины, которые могли угрожать новоявленной императрице. Со второй женой, Элией Петиной, Клавдий развелся, разумеется, ради более богатой, молодой жены со связями; Мессалина должна была отлично понимать, что то же самое может произойти, в свою очередь, и с ней. Отказ мужа пожаловать ей титул Августы после рождения Британника – титул, который принадлежал бы ей бессрочно и по ее собственному праву, должно быть, особенно ее беспокоил. Он демонстрировал не только «скромность», но и нежелание официально закрепить притязания Мессалины на власть, наделить ее положением, независимым от статуса «нынешней жены» и «матери нынешнего наследника»[68]. Будучи императором, Клавдий мог обладать любой женщиной по своему выбору, и, несомненно, были женщины, более подходящие на роль императрицы – более опытные в дворцовой политике, более богатые, влиятельные и родовитые, с большим количеством августейшей крови в жилах. Мессалина понимала, что существует только два способа укрепить свои позиции: стать решительно незаменимой для Клавдия или устранить соперниц. Похоже, она попыталась сделать и то и другое.

Одним из первых шагов Клавдия в сане императора стало возвращение ряда политических ссыльных, среди которых были сестры Калигулы Агриппина и Юлия Ливилла, изгнанные зимой 39/40 г. н. э. по двойному обвинению в прелюбодеянии и заговоре. Юлия Ливилла была почти ровесницей Мессалины и, как говорят, была замечательно красива. В начале совместной жизни Мессалины и Клавдия, когда Мессалина смотрела, как Юлия Ливилла и ее сестры сидят в переднем ряду в театре или рядом с братом на пирах, соотношение сил между ними двумя было очевидно: Юлия Ливилла занимала высокое положение сестры императора, публично почитаемой и авторитетной фигуры в обществе; Мессалина была молодой женой безденежного старого шута при дворе. Теперь ситуация перевернулась. Мессалина возвысилась; утвердившись на Палатине, имея доступ к имперской казне и ушам императора, она стала естественным центром социальной жизни двора.

Юлию Ливиллу вряд ли обрадовало ее новое приниженное положение. Согласно Диону Кассию, Юлия Ливилла отказывалась посещать двор Мессалины, предпочитая вместо этого проводить как можно больше времени наедине