на север не было дипломатическим туром, где присутствие императрицы могло быть полезно в качестве орудия «мягкой силы»; это была миссия, направленная на демонстрацию образа военной мужественности. Мессалина, которая, судя по всему, была не из тех, кто находит удовольствие в лишениях, вряд ли чувствовала, что что-то упускает. Дальние путешествия были тяжелы, а Британия впоследствии будет признана одной из самых захолустных провинций империи. В правление Адриана, через столетие согласованных усилий по «цивилизации», поэт Флор все еще писал: «Цезарем быть не желаю, / По британцам всяким шляться, (по германцам) укрываться, / От снегов страдая скифских»{315}.

Оставаться в столице для Мессалины, вероятно, было безопаснее и политически. Клавдий шел на серьезный риск, покидая столицу так скоро после восстания Скрибониана – и он понимал это. Как обнаружили, к своему прискорбию, некоторые республиканские династы, тот, кто владел Римом, почти неизменно владел и империей; если бы беспорядки начались в отсутствие Клавдия, пока он был на фронте, это могло стать сокрушительным ударом по его власти. Список помощников, сопровождавших его в британской кампании, включал самых прославленных сенаторов в римском государстве: Клавдий явно хотел удалить их из Рима на время своего отсутствия. Возможно, он думал и о том, что в случае вторжения и военных почестей, которые оно сулило, потенциальные соперники станут его должниками. В этом контексте то, что Мессалина осталась в Риме, воспринимается и как ответственность, и как передышка.

С самого рождения Британника Клавдий старался никого не выделять в качестве второго лица во власти. Для государства, бывшего по сути монархией, императорский Рим, как ни странно, не был обществом, приверженным идее биологического наследования. В выборе наследников свою роль наряду с кровным родством играли усыновление, наречение, завещания и патронаж, и заместитель, наделенный слишком большой властью, мог легко возомнить, что он вправе бросить вызов наследным правам Британника. И все же кто-то должен был держать оборону, пока Клавдий отсутствовал. Двумя самыми очевидными кандидатурами были настоящий и будущий зятья Клавдия – Помпей Магн, недавно женившийся на Клавдии Антонии (дочери Клавдия от Элии Петины), и Луций Силан, пока еще помолвленный с малолетней дочерью Мессалины Октавией. Сверхбдительный, как всегда, Клавдий постарался держать их при себе во время похода. Когда их наконец отпустили назад в Рим, они первыми возвестили о победе Клавдия, так что их прибытие в город служило только прославлению имени императора{316}.

Вместо них, утверждает Дион, Клавдий вверил «управление делами внутри страны» близкому союзнику Мессалины Вителлию, коллеге императора по консульству 43 г. н. э.{317} В то время как Вителлий контролировал сенат и лагерь преторианцев, управление императорским двором вполне можно было предоставить Мессалине. Она была популярна в обществе; она разбиралась во всех механизмах дворцовой политики, и ее интересы, по крайней мере на тот момент, идеально совпадали с интересами Клавдия.

Даже если она могла радоваться отсутствию Клавдия, весть об успехе ее мужа, прибывшая в Рим с Помпеем Магном и Луцием Силаном, должна была принести Мессалине облегчение. Хотя она и знала, что муж не столкнется с активными боевыми действиями, уже само путешествие подразумевало реальные опасности. Несколько членов императорской семьи погибло от ран, полученных во время верховой езды или военных учений, а здесь еще предстоял морской переход через плохо изученные океанские воды и незнакомые гавани; Клавдий вполне мог погибнуть в возрасте 53 лет в каком-нибудь бесславном инциденте в своей первой в жизни военной кампании. Окажись он столь беспечным, ситуация для Мессалины была бы крайне опасной. Линия престолонаследия была открыта: ее сын был слишком мал, чтобы унаследовать титул, и тем не менее его существование представляло угрозу для любого, кто сумел бы в это время захватить власть. Тон письма Скрибониана, к тому же, ясно давал понять хрупкость положения Клавдия; военное поражение или даже разрядка напряженности, какую наблюдал Калигула в Германии, вполне могли заставить другого претендента попытать счастья.

Объявление о победе в Британии во многом сняло этот груз непосредственных забот с режима. Мессалина могла ощутить себя в достаточной безопасности, чтобы выехать из города на север и встретиться с мужем где-то на его пути назад в Италию. Вновь проникшись уверенностью, императорская партия не спешила, и на каждой остановке устраивались празднества. В Лугдунуме, городе, где родился Клавдий, император и его свита, скорее всего, присутствовали на освящении статуй Юпитера и Виктории (Победы) в честь успеха и безопасности Клавдия; из устья реки По они отплыли в Адриатическое море на корабле, или, как впоследствии напишет Плиний Старший, «скорее дворце, чем корабле»{318}. Эти торжества и увеселения не могли сравниться, однако, с празднеством, уготованном им в Риме.

Встретила ли она Клавдия на пути с севера или у ворот города, когда он официально вернулся в Рим – после как минимум шести месяцев отсутствия, из которых в Британии он провел не более шестнадцати дней, – Мессалина, несомненно, была рядом с ним. При известии об успехе британского похода сенат проголосовал за ряд льстивых почестей для Клавдия{319}. Ему пожаловали почетное имя Британник – имя, которое будет применяться в основном к сыну Мессалины, – а в Риме и месте его высадки в Галлии было решено воздвигнуть триумфальные арки. Когда в 51 г. н. э. арки были наконец достроены, их украсили статуями новой жены императора, Агриппины, однако изначально предполагалось, что свое изображение на них увидит Мессалина.

Сенат проголосовал за почести и для Мессалины, и на сей раз они не были отвергнуты. Ей пожаловали две прежние привилегии Ливии – право занимать на зрелищах почетное место в переднем ряду рядом с весталками и право ездить по городу (где обычно днем было принято передвигаться пешком) в особой закрытой повозке, именуемой «карпентум» (carpentum){320}. Может быть, Мессалина еще не могла претендовать на титул Августы, но эти почести ознаменовали перемену в ее положении; обе предназначались для того, чтобы сделать ее более видимой, более заметной в глазах публики, и Клавдий, позволив ей принять их, дал сигнал о смене политики. Теперь, когда его режим укрепился, он, похоже, наконец начинал признавать власть и важность положения Мессалины.

Наконец, сенат проголосовал за право Клавдия на триумф{321}. Триумф, древняя форма празднования победы, восходившая, по убеждению римлян, к триумфу самого царя Ромула, был одной из самых знаменитых и значимых традиций Рима. По мере того как республика старела, богатела и ожесточалась, церемония становилась все более помпезным утверждением преимущественно (par excellence) личного статуса победившего военачальника{322}. Это был процесс развития (или вырождения), которому Август фактически положил конец, отпраздновав великолепный тройной триумф в 29 г. до н. э. С тех пор (за единственным исключением) право на триумф сохранялось только для императора и его наследников – и даже эти церемонии происходили редко[73].

Триумф Клавдия в 44 г. н. э. был первым за двадцать семь лет{323}. Многие представители (преимущественно молодого) городского населения даже не помнили последнего подобного празднества, отмеченного родным братом Клавдия Германиком в 17 г. н. э., и волнение в городе в ожидании возвращения Клавдия, должно быть, было ощутимым. Мессалина могла участвовать в подготовке: требовалось расчистить улицы, выбрать жертвенных животных, приготовить пиры, расшить одеяния, изготовить и развесить украшения. Сатирик Персий описывал роль, которую играла Цезония в подготовке так и не состоявшегося триумфа Калигулы:

Иль ты не знаешь, дружок, что увитое лавром посланье

Цезарь прислал нам о том, что германцы разбиты, что пепел

Стылый метут с алтарей, что Цезония всем объявила

Торг на поставку к дверям оружия, царских накидок,

Рыжих (для пленных) волос, колесниц и огромнейших ренов?[74]{324}

Можно себе представить, что Мессалина выполняла аналогичную роль, пока ее муж оставался в Галлии и на Рейне в конце 43 г.

Рано утром в день триумфа многочисленная толпа собралась на Марсовом поле, древнем военном плацу, находившемся сразу за пределами священной границы города, называвшейся «померий». Здесь присутствовали Клавдий со своими военачальниками