из первых и основных их требований, а после окончания войны – одной из первых мер, принятых оккупационными властями. Однако были и разительные отличия между странами-победителями. Советский Союз рассматривал компенсацию жертвам нацизма в первую очередь как элемент социального обеспечения. Различия возникли в результате разной оценки различных групп жертв: борцы Сопротивления, особенно из коммунистического его крыла, были на самом верху иерархии и получали не только бо́льшие денежные пособия, но и социальные и политические привилегии. С другой стороны, реституция имущества, награбленного у жертв нацизма, особенно реституция имущества евреев, «ариизированных» властями и частными лицами, была исключена. На этих принципах была основана и система компенсации жертвам нацизма, как в советской зоне, так и после образования ГДР[47].

На Западе ситуация была совершенно иной. Здесь жертвы нацизма должны были получить индивидуальную компенсацию в соответствии с размером их физических или материальных потерь, и три западные оккупационные администрации с самого начала ясно дали понять, что этому вопросу будет уделяться первостепенное внимание: люди, подвергшиеся преследованиям во время нацистской диктатуры по расовым, политическим или идеологическим причинам, должны были получить денежную компенсацию; награбленное у них имущество должно было быть полностью возвращено. Кроме того, лицам, преследуемым нацистами, должны были предоставляться преференции при выделении жилья, назначении на государственные должности и профессиональной интеграции.

Эти указания союзников были выполнены, но имевшиеся в казне для этого суммы были слишком малы, чтобы хоть приблизительно покрывать урон, понесенный жертвами нацистов. Более того, с 1947–1948 годов усиливалась общественная критика компенсационных выплат жертвам нацизма в западных зонах. В частности, те немцы, которые приобрели или как-либо еще получили во владение еврейскую собственность после 1933 года, сопротивлялись предписанной реституции первоначальным владельцам или их потомкам.

Поэтому на переговорах о замене оккупационного статута страны антигитлеровской коалиции придавали большое значение тому, чтобы германская сторона, когда возьмет на себя компенсацию и реституцию, не отступала от принципов компенсации, установленных союзниками до 1949 года. В «Переходном соглашении» – одной из составных частей «Договора о Германии» – это было подробно изложено, и германская сторона по договору была обязана «загладить ущерб» (wiedergutmachen) – именно этот термин, предполагающий дружеский жест, германская сторона предпочитала, чтобы не приходилось использовать слово «компенсация» или «репарации», которое подразумевает право тех, кому они причитаются, на судебное истребование их[48].

Однако вписыванию в договор пункта о выплатах жертвам нацизма яростно воспротивилась германская сторона. Даже в федеральном правительстве звучали голоса, говорившие, что «союзники практически заставили нас принять созданные под их влиянием законы земель о компенсациях в рамках Переходного соглашения»[49]. Часто критике подвергались и привилегии, предоставленные жертвам нацистских преследований, и даже обоснованность компенсаций в целом была поставлена под сомнение. «Сегодня мы уже дошли до того, – писал в начале 1949 года представитель организации помощи преследуемым по расовому признаку, – что пока самые убежденные нацисты, широко улыбаясь, с безопасных высот самых лучших должностей раздают свои заветные милости, преследуемый по расовому признаку человек вынужден снова оставить свою работу, чтобы уступить место возвращающимся нацистам»[50].

Конкуренция между требованиями тех, кого преследовали нацисты, и требованиями германских жертв войны становилась все более очевидной. Осенью 1951 года 96 процентов всех западных немцев высказались за помощь вдовам и сиротам германских военнослужащих, 93 процента – за помощь тем, кто пострадал от бомбардировок, 90 процентов – за выплаты беженцам и перемещенным лицам, 73 процента – за помощь родственникам участников покушения на Гитлера 20 июля 1944 года, а 63 процента – за помощь евреям[51]. В то же время стало принято приравнивать друг к другу пострадавших от войны немцев и тех, кто пострадал от немцев: абстрактная категория «жертвы тирании» теперь включала в себя и беженцев из Восточной Пруссии, и евреев, переживших Холокост, и германских солдат, возвращавшихся домой из советского плена. Такое выдергивание судеб из исторического контекста не только позволило поставить виновных и жертв на одну доску, но и в ходе парламентских обсуждений законодательства о компенсациях неоднократно приводило к увязке льгот для обеих групп: льготы жертвам нацистских преследований были политически осуществимы только при условии одновременного утверждения льгот для германских жертв войны. Так, утверждение компенсаций для чиновников, вынужденных при Гитлере покинуть свой пост по политическим или расовым причинам, было связано с принятием постановлений для «131‑х».

Лишь косвенно с этими дебатами о западногерманском законодательстве о компенсациях был связан вопрос о том, может ли ФРГ предоставить компенсацию евреям, большинство из которых не проживали в ФРГ, и каким образом. Чрезвычайно тяжелое экономическое положение Израиля побудило израильское правительство, несмотря на значительное сопротивление в собственной стране, потребовать от немцев материальной компенсации, что вызвало преимущественно негативную реакцию в ФРГ. Уже хотя бы по этой причине было довольно удивительно, что Аденауэр принял израильские требования в размере миллиарда долларов США в качестве основы для переговоров и тем самым сделал возможным начало этих переговоров, которые сами по себе имели большое политическое значение[52]. В то же время, однако, к правительству Германии также обращались иностранные кредиторы, особенно американские компании, с требованием выплатить коммерческие долги, накопленные за пред- и послевоенный период. Это было весьма важно для западногерманской экономики, потому что восстановление кредитоспособности Германии было связано с этим. Одним из самых примечательных и не поддающихся простому объяснению фактов раннего периода истории ФРГ является то, что переговоры о репарациях Израилю (в Вассенааре) и об урегулировании германского долга (в Лондоне) проходили в одно и то же время и координировал их один и тот же человек – германский переговорщик в Лондоне банкир Герман Йозеф Абс. Это позволило немцам ссылаться в Лондоне на тяготы, вытекающие из ожидаемых обязательств перед Израилем, а в Вассенааре еврейским представителям – на требования, согласованные в Лондоне. «Восстановление нашего авторитета в мире, – сказал Аденауэр своему кабинету министров, – зависит от успеха обоих переговоров. Но в этом и заключается цель всего этого»[53]. По окончании переговоров ФРГ обязалась выплатить Израилю и Конференции по материальным претензиям евреев к Германии (JCC) – организации, которая представляла неизраильских евреев, – в общей сложности 3,45 миллиарда марок в течение 14 лет; треть этой суммы – в виде поставок германских товаров. На лондонской конференции совокупный долг Германии был зафиксирован на уровне около 15 миллиардов марок. Однако благодаря очень хорошему экономическому развитию ФРГ удалось погасить большую часть этого долга к концу 1950‑х годов.

Оба соглашения значительно улучшили положение ФРГ в мире. Лондонское соглашение открыло путь для возвращения западногерманской экономики на международные кредитные рынки и стало предпосылкой для свободной конвертируемости марки.