Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Видно их не будет, не расстраивайся.
Клаус блондин, и мое заявление не было лишено оснований.
— Ну разве что. Кстати, могу задать тебе вопрос? Или ты снова переведешь разговор на что угодно, лишь бы уклониться.
— Отчего нет? Постараюсь ответить честно.
— Ловлю на слове! Скажи, Даниэль, что тебе заставило встретиться с этим, как его… Самойлом? Стремление доказать всем, что ты лучший — это понятно. Но наверняка ведь было и что-то другое?
— Выгода.
— Чего⁈ — Клаус, который уже вовсю хозяйничал в погребце, не забыв достать стаканчик и для меня, покосился с иронией.
— Долгое общение с тобой заставило перевоплотиться в крайне меркантильного человека. Как говорится — с кем поведешься…
— И в чем выгода могла быть в том, чтобы, фактически одноногому, рисковать жизнью?
— Спустя какое-то время Тоннингер все объяснит.
— Началось! — перед тем как выпить уже из посуды, Клаус патетически закатил глаза.
— Господин сар Штраузен, ты работать сегодня собираешься⁈
— Да пропади она пропадом после стольких потраченных нервов! Сдам тебя с рук на руки Аннете, чтобы не беспокоиться…
— … и сразу поедешь в гости к одной миленькой особе, мастерице не только накладывать грим.
— Ты-то откуда знаешь⁈
— Три месяца назад я и сам бы так сделал.
Вечер накануне отъезда задался: приехали все, кого я был рад видеть. Мы старательно избегали тему войны, и потому он прошел замечательно. Ближе к его половине я обнаружил исчезновение Клауса.
— Он в твоем кабинете, — какое-то время спустя сообщила Аннета, отправившая на поиски сар Штраузена служанку.
— И что он там делает?
— Мори сказала, что сидит за шахматной доской.
— Да? — странное поведение, если принять во внимание, что среди гостей была и Люсия.
Сар Штраузен действительно оказался там.
— Клаус, может быть, осчастливишь всех своим присутствием?
— Даниэль, как тебе это удалось? — не обращая внимания на вопрос, он ответил своим. Игра, в которую можно играть вдвоем.
— Что именно?
— Выбраться из этого положения. Признаюсь, я и сам долгое время не мог понять, что цугцванг мнимый. Хотя что-то мне упрямо подсказывало: выход из него все-таки есть. Затем сообразил, как именно выпутаться, но потерял уверенность, что правильно запомнил расстановку фигур. Захожу сюда, чтобы убедиться, и вдруг обнаружил, что правильный ход сделан.
— Точно не мною.
— И кем же тогда?
— Возможно, она сдвинулась от сотрясения, когда вон тот стол завалился набок.
Я ожидал, что сар Штраузен сейчас спросит: каким таким образом он смог упасть, но нет.
— Конь⁈ Через другие фигуры⁈ Если не ты, тогда кто этот таинственный умник? Слуга, кто-то еще?
У меня имелась единственная версия, но я о ней промолчал.
— Не знаю. Пойдем, Клаус. Нам есть о чем поговорить и помимо шахмат, а мне нужно выспаться перед дорогой.
Рассвет застал нас уже в пути.
Сотню кавалеристов Курта Стаккера во главе с ним, Александра сар Штроукка и временно хромого на правую ногу Даниэля сарр Клименсе. Никаких обозов, и только десять неперегруженных вьючных лошадей, чтобы при нужде использовать их заводными.
— Сдается мне, заданного вами темпа выдержат не все, — сделал заключение в конце первого дня Стаккер.
— Курт, мы и не ставим себе задачи добраться, не потеряв по дороге ни единого человека.
Скромно умолчав о том, что мне бы ее вынести. Я в седле не родился. Натру внутренние поверхности бедер — вечная проблема неопытных всадников, и тогда останется единственный выход: пересесть в повозку. Можно себе представить, сколько насмешек это вызовет по прибытию: «Сарр Клименсе, вы прямо из нее изволите воевать?» Хуже единственное: «Все, господа, разворачиваемся: я до крови растер седалище!»
— К завтрашнему вечеру мы должны достигнуть Кринстада, — продолжил Стаккер. — Это наш первый этап.
— И сколько будет их всего? — целиком доверившись его опыту, подробности разработанного Стаккером маршрута я узнавал в дороге.
— Четыре, сарр Клименсе.
— И какой из них наиболее сложный?
Курт не задумался.
— Следующий. Он самый продолжительный, местность — сплошные солончаки, а непересыхающие колодцы в это время года — редкость. Но так пролегает наикратчайший путь. Дальше пойдет проще. Ну и дружно молимся, чтобы успеть.
Надежда была. По рассказам Стаккера, подготовка к генеральному сражению занимает порой недели. И все это время не прекращаются мелкие стычки. Противник прощупывает оборону, пытаясь определить слабые места, а заодно держит в напряжении: не началось ли?
— Случалось, они начинались раньше, чем было запланировано. Удачный прорыв, чтобы его развить вводятся свежие силы, и все, процесс уже не остановить. Так что, сарр Клименсе, как повезет.
Недалеко от Криндстада возвышался форт. Разглядывая его, невольно приходила мысль — маленькая, но твердыня. Настолько уважительно, несмотря на размеры, он выглядел. Когда я поделился впечатлениями со Стаккером, он сказал:
— Комендант в нем хороший. Когда занимался маршрутом, мне о нем говорили.
— Что именно? — тут же влез в разговор Александр.
— Ни единого ругательного слова о подполковнике не услышал. У него во всем идеальный порядок. Интенданты не воруют, солдат не муштруют, но обучают, наказывают только за дело, причем до шомполов дело не доходит никогда.
— Службист?
— Сар Штроукк, если бы все офицеры Ландаргии были подобного рода службистами, ее армия была бы вдвое меньше и в тоже время наголову превосходила все остальные. Человек добросовестно относится к своему делу. И что немаловажно — без фанатизма. Сарр Клименсе, здесь у нас запланирована ночевка: встанем лагерем на берегу реки, и не помешало бы нанести визит вежливости. Все-таки он хозяин, а потому приличия требуют нашей инициативы. — Курт посмотрел на меня с ожиданием.
— Если они требуют, то нанесем, — что означало потерять два-три часа нелишнего отдыха, а день и без того склонился к закату.
Комендант крепости — крепкий сорокалетний мужчина с громким твердым голосом и уверенными манерами, разглядывал Александра и меня с интересом, который почти не пытался скрыть. Кто они, два человека в гражданской одежде в сопровождении сотни отборных воинов, что видно издалека?
— Даниэль сарр Клименсе, — вежливость настаивала прикоснуться к тулье шляпы, что я и сделал.
В его глазах промелькнуло узнавание, и оно было понятно. Столичную прессу, пусть