как-то отражаться от объектов «и они судят о расстоянии по качеству этого звука»[285]. Он ошибался. Но откуда ему было знать, что летучие мыши на самом деле вопят громче пожарной сирены, но на частоте вне человеческого восприятия? Изучение звука в то время только начиналось, хотя значительные прорывы вот-вот должны были произойти.

Учитывая изобретательную и изощренную природу экспериментов, не говоря уже о пожертвованных летучими мышами глазах, жаль, что эта работа в основном была проигнорирована научным сообществом. Но так уж вышло. В течение следующих ста двадцати лет повсеместно считалось, что летучие мыши ориентируются не на звук и даже не на зрение, а на осязание.

Такое убеждение можно проследить до одного человека, уважаемого французского зоолога и анатома Жоржа Кювье (брата уже знакомого нам содержателя бобров Фредерика Кювье). По причинам, известным только ему, Жоржа не убедили методические увечья, наносимые мышам Спалланцани и Жюрином. В 1800 году, не поставив самостоятельно ни одного эксперимента, в первом томе своего эпического пятитомника по сравнительной анатомии француз авторитетно заявил: «Нам кажется, что органы осязания достаточны для объяснения всех явлений [огибания препятствий], которые демонстрируют летучие мыши»[286].

Слава Кювье как раз была на вершине, а его слово – решающим. В суматохе послереволюционного Парижа к амбициозному ученому прислушивался Наполеон, который назначил его разрабатывать государственную научную программу. Одинокие голоса несогласных, например английского врача сэра Энтони Карлайла, который на основе собственных экспериментов пришел к выводу, что летучие мыши обходят препятствия «благодаря крайней остроте слуха», в основном не были услышаны. Традиционное мнение высказал и некий Джордж Монтегю, который в 1809 году саркастически заметил: «Если летучие мыши видят ушами, слышат ли они глазами?»[287]

Хотя такое ученое издевательство, должно быть, расстраивало наших преданных «мышеведов», самим летучим мышам предстояло претерпеть нечто гораздо худшее; поколения этих зверьков должны были перенести еще столетие пыток и увечий. Исследователи по всему миру взялись повторять эксперименты сладкой парочки. Бесчисленное множество летучих мышей были побриты и покрыты вазелином, их глаза склеивались или выдирались, их уши вырезались или закупоривались чем-то вроде цемента. Все эти попытки не дали окончательного результата. Наконец спасение (как для летучих мышей, так и для неудачливых исследователей) пришло откуда не ждали: от затонувшего «Титаника».

Сэр Хайрем Стивенс Максим был американским инженером, коренным британцем, с особым талантом к инновациям. Обладая, возможно, левополушарным мышлением, он явно был способен выдумывать полезные устройства для всех и каждого – первый в мире станковый пулемет (для мальчиков), щипцы для завивки (для девочек), автоматические системы пожаротушения (для сознательных) и самозаряжающиеся мышеловки (для менее сознательных). Самым сложным его проектом был летательный аппарат с паровым двигателем, который даже успел немного полетать, прежде чем рухнул в 1894 году. Видимо, чувство вины за катастрофу не давало Максиму покоя. В 1912 году, когда «Титаник» столкнулся с невидимым айсбергом, он получил стимул разработать средства для предотвращения подобных трагедий. Вдохновение к нему пришло от летучих мышей.

«Крушение “Титаника” стало суровым и болезненным ударом для всех нас, – писал он в то время. – Я спрашивал себя: “Неужели наука достигла своего предела? Неужели не существует способа избежать таких прискорбных потерь жизней и собственности?”» Изобретатель не слишком долго размышлял. «В конце четвертого часа мне пришла в голову мысль: корабли можно снабжать тем, что можно было бы назвать шестым чувством, которое обнаруживало бы крупные объекты в непосредственной близости от них без помощи прожектора»[288].

Максим позаимствовал идею шестого чувства, внимательно читая давным-давно забытую работу Спалланцани. Инженер был поражен здравостью предположения, что летучие мыши могут ориентироваться на слух. Он решил, что они могут прислушиваться к эху от шелеста собственных крыльев и причина их кажущегося молчания в том, что производимый ими звук находится за пределами частот, воспринимаемых человеком. Здесь Максим допустил ключевую ошибку: он предположил, что частота летучих мышей ниже нашего слышимого диапазона, а не выше. Он также неправильно предположил, что источник звуков – это крылья мышей, а не рот и нос. Но он был прав в том, что эти звуки вне пределов нашего диапазона слышимости. Это был критически важный кусочек пазла, который указал путь следующей волне мыслителей. Через несколько лет британский физиолог Гамильтон Хартридж предположил, что летучие мыши производят неслышные высокочастотные звуки. Теперь выяснение устройства их тайного сонара было лишь делом времени.

Вскоре после того, как Максим обнародовал результаты своей работы, два изобретателя подали патенты на акустическую навигационную систему, которая, как и летучие мыши, обнаруживала отраженный от объектов звук, анализируя их размер и относительное расстояние до них. В 1914 году при полевом испытании был успешно обнаружен айсберг на расстоянии трех километров. Если бы Кювье не отверг жутковатые исследования Спалланцани, морские гидролокаторы, возможно, были бы изобретены десятилетием раньше – и это могло бы спасти 1500 человек, утонувших с обреченным на гибель океанским лайнером. Мы никогда не узнаем, как мог бы измениться ход истории.

Но прошлое научило нас одному: летучие мыши куда лучше вдохновляют на изобретение способов спасения жизней, чем способов их уничтожения.

Сэр Хайрем Максим не был единственным независимым изобретателем, чье воображение разожгли летучие мыши. Однако он, возможно, был самым вменяемым. Безрассудный план взорвать японские города во время Второй мировой войны с использованием тысяч летучих мышей в качестве зажигательных устройств оказался значительно менее успешным.

Доктор Литл С. Адамс, шестидесятилетний дантист из Пенсильвании, 7 декабря 1941 года возвращался домой после выходных в Нью-Мексико, когда в новостях сообщили о нападении японцев на флот США, стоявший в бухте Перл-Харбор. Потрясенный и возмущенный дантист начал задумываться о плане возмездия за Америку. Он вспомнил, как видел в отпуске облака летучих мышей, вылетавших из знаменитых Карлсбадских пещер. Что, если привязать крошечные бомбы к тысячам летучих мышей и выпустить их на японский город? Летучие мыши, естественно, будут искать убежища в укромных уголках домов, где бомбы и взорвутся, убив ничего не подозревающих спящих японских граждан.

Что могло пойти не так?

Много чего. Технология того времени еще не придумала бомбу легче банки фасоли, и животное размером с мышь было не в состоянии подняться с ней в воздух, не говоря уже о переносе ее на большое расстояние. Детонация на расстоянии также находилась в зачаточном состоянии. Но была и еще одна неудобная проблема: летучие мыши, в отличие от других призванных на военную службу животных, таких как голуби, дельфины и собаки, не обучались выполнению команд. Эти биологические неуправляемые снаряды действовали бы лишь по собственной воле.

Но, несмотря на эти откровенные