— То есть, — подергавшись, убедилась, что держат меня крепко и отпускать явно не планируют, взбесилась еще сильнее, — ты видел, куда руки свои тянешь?!

— Я тебе даже больше скажу, — развеселился он, — я их туда целенаправленно тянул.

— Конец тебе, зломордый, — прошипела я, чувствуя, как горит лицо. То ли от злости, то ли от смущения.

— Сень, давай ты забудешь это слово? Мне не нравится. Я не зломордый.

— Зломордый-зломордый, — мстительно повторила я и еще раз дернулась.

— Тогда давай так, ты прекращаешь обзываться, а я расскажу, что нашел в библиотеке по твоему камню. Полагаю, сейчас тебе это особенно интересно. Договорились?

— Я тебя слушаю, — покорно пробормотала я, мгновенно успокоившись. Вот сейчас выслушаю его и начну обзывать снова. Но сначала выслушаю.

— Я тебя слушаю… кто?

Издевается, поняла я и почувствовала как прохладная некромантская щека потерлась о мои волосы. И руки у него были холодными, и сам он был холодный. А я была теплая. Уже совсем. Вся.

И, судя по тому, как меня сжали и вздохнули блаженно, этот подмороженный бессовестно воровал мое тепло. А я даже возмутиться не могла. Про камушек узнать очень хотела.

— Я тебя слушаю… Асвер, — не очень уверенно повторила я. Зломордого это вполне устроило.

— Как указано в записях, Лоргэт в последние годы своей жизни работал над одним исключительным артефактом. По его задумке он должен был заключать в себе невероятную мощь и помогать некроманту при работе с умертвиями. Получилось ли что-то у него — неизвестно. Лоргэт умер при проведении одного из экспериментов. Мда, — забывшись, Асвер еще раз потерся щекой о волосы, отпустил мои руки и спрятал озябшие пальцы под мышки. Тоже мои.

Я завозилась, пытаясь избавиться от подобного подарочка, но была остановлена ехидным замечанием:

— Сень, если не успокоишься, я перестану рассказывать.

Я затихла, зломордый обрадовался, погладил все еще холодной ладонью мои ребрышки и вернулся к интересному:

— Получилось ли у него создать артефакт, никому так и не удалось узнать. Ничего, кроме небольшой приписки, в его дневнике найти не удалось. Да и там значилось лишь несколько условий, позволяющих подчинить себе артефакт. — Асвер кашлянул, еще раз пощупал мои ребра и смущенно спросил: — Скажи, ты камень свой случайно кровью не поливала?

— Ты совсем больной? — Завозившись, попыталась обернуться и очень удивилась, когда мне это позволили, но не растерялась и, встав на колени, сразу как-то оказалась выше сидящего передо мной некроманта. Рассерженно дыша ему в волосы, я попыталась отстраниться. Не учла, правда, одного: повернуться мне дали, но из рук не выпустили и теперь держали еще крепче, норовя спустить свои ручонки на пару сантиметров ниже и пощупать тоже мягкое и теплое. Но меня сейчас не это волновало, комкая в пальцах рубашку на некромантских плечах, я возмущалась: — Я тебе кто? Мне как будущей целительнице все эти кровавые ритуалы глубоко противны. Да я…

Что именно «да я», не договорила. Потому что вспомнила. Притушила праведное негодование и робко спросила:

— А пары капель из царапины ему ведь мало будет, да? — Ладонь у меня после приключений в склепе заживала еще несколько дней.

— Не знаю. Но судя по всему, в самый раз, — глухо отозвался Асвер в мою рубашку.

И вот парадокс: ткань вроде плотная, теплая, а дыхание на коже я почувствовала отчетливо. И руки все же спустились туда, куда нельзя.

Шарахнувшись назад, я почти получила свободу, но упрямый некромант качнулся за мной.

Упали мы вместе.

Я на одеяло, зломордый на меня, хорошенько ткнувшись носом мне под грудью.

И судя по сдавленному шипению, ему было больно и неприятно.

Злорадно радуясь, я спихнула с себя увечного, села, с опаской глянув в сторону спящего Октая, где в темноте белело одеяло, и позавидовала его крепкому сну.

— Ты мне, кажется, нос сломала, — просипел Асвер очень обвинительно.

— А не надо руки тянуть туда, куда тянуть не надо, — прошипела мстительно, но оказалась достаточно жалостливой, чтобы предложить: — Ползи сюда, подлечу.

Упрашивать его дважды не пришлось. Асвер тут же оказался рядом, схватил мои протянутые руки и коснулся ими своего носа. Крови не было, нос был такой же прямой, как и раньше. Прямой и холодный. Как ледышка. Самая холодная ледышка, какая только может быть.

— И чего ты врешь? Все у тебя в порядке, — проворчала, пытаясь вернуть свободу своим рукам, — пусти.

— Дай немного погреюсь.

— Слушай…

— Это ты слушай, — велел он, — я еще не все рассказал.

Я грустно вздохнула, но спорить не стала и, уже не вырываясь, смиренно чувствовала, как мои несчастные ладошки прижали к ушам, которые были не теплее носа. Асвер вздохнул, потерся щекой о мое запястье и заговорил:

— Вторым этапом была инициация. Некромант должен был пройти ее, прихватив с собой в гроб артефакт. Что было гарантом благополучного исхода обряда. Помимо прочего это усиливало связь между хозяином и артефактом. Ты инициацию прошла благодаря кучке идиотов.

— Просто блеск, — пробормотала я, задумчиво массируя некромантские уши. Асвер не сопротивлялся. Наоборот, притих и, кажется, даже дышать перестал. Пришлось торопить: — Это все или есть еще новости?

— А… да… эм. В общем, там было еще одно условие. Последнее, на котором магистр и остановился. По всем его подсчетам, для того чтобы артефакт вошел в полную силу, нужна смерть.

— И как это понимать? Я должна этим камушком кого-то убить? Это же невозможно. Только если несчастный им подавится, быть может, тогда…

— Это не имеет значения. Ты никого убивать не будешь, — твердо отрезал он, высвобождая свои уши из моего захвата.

— Конечно, не буду. Я целительница. Я должна людей лечить.

— Главное, чтобы не залечила насмерть, — пробормотал он и сжал пальцы крепче, когда я попыталась высвободить руки, желая хорошенечко ему врезать.

— Успокойся, ведьма. Спать пора.

— Наконец-то, — облегченно выдохнул Октай.

Я вздрогнула, Асвер ругнулся, а Октай озвучил свое желание:

— А теперь вы тихонечко ложитесь и спите. И мне не мешаете. А завтра подробно и во всех деталях объясняете, что происходит.

— А-ага, — коротко согласилась я, не имея понятия, как ему объяснять все то безобразие, которое происходит. И уже заранее нервничая.

А наутро выяснилось, что разговор с Октаем не такая уж и страшная вещь. Потому что бывает кое-что и пострашнее.

И спасибо за это стоило сказать Диару.

Утро началось с утробного рыка и сладковатого запаха разложения. Вход в палатку был открыт, и морда полуоблезлого волка, дружелюбно скалившегося мне почерневшей пастью, нагло заглядывала внутрь.