сна, но никак не мог вспомнить где в прошлом он мог её видеть. По всему выходило, что нигде. Ещё одна странность без объяснения.

А потом, когда Сергей Иванович только-только решил, что внёс для себя ясность во все вопросы и определил свою роль в этой войне, пришло время хаоса. И линия боевого соприкосновения перестала быть длинной, ломаной линией, идущей по западной границе его страны. Она превратилась во множество коротких, рваных непонятных отрезков. Война вдруг развернулась, вспыхнула со всех сторон. Теперь эти отрезки, эти линии боевого соприкосновения, как резаные раны исчеркали, искромсали все тело его Родины. Не только западные края, соседствующие с историческими врагами, но и Урал, Сибирь и Дальний Восток были охвачены междоусобными войнами, словно вдруг обрушилось средневековье, перечеркнув все достижения цивилизации, разрушив все принципы и институты власти.

Для него, для офицера, было необходимо ощущение фронта, понимание и знание противника. И так же было необходимо осознавать всю картину в целом. Когда же целое не просто развалилось на куски, но ещё и сползло в мутные воды реки перемен, Сергей Иванович совершенно запутался. Раньше он иногда говорил себе: «Вот брошу всё и пойду к Башкиру!» Теперь и этот «запасной аэродром» серьезно лихорадило.

Задания Башкиру выдавал он сам. Имея вес и авторитет в определённых кругах, Колун всегда был нарасхват, как у разных правительств по всему миру, так и у себя на Родине, как военный специалист, чья работа может ощутимо качнуть чашу весов в определённом противостоянии. Рассматривая тот или иной запрос, он собирал максимум сведений о ситуации и фигурантах. Нужно было быть уверенным, что он не просто оружие в чьих-то разборках, а отсекает очередную голову гидре.

Собственно, отсекал голову Башкир и его команда, а Колун делал выбор на чьей стороне будет играть его секира. Выбору полковника Башкир доверял безоговорочно. Не потому, что не имел своего мнения, а потому что знал, что за человек его наставник, и был уверен, что берясь за задание, тот досконально разобрался: что происходит и кто здесь и плохие ребята.

С началом хаоса понять, кто есть кто стало трудно даже глядя на некоторых знакомых людей и известные структуры. Все, кто мог хоть как-то заявить о своих властных притязаниях, вдруг начали это делать повсеместно. Единая власть утратила контроль над происходящим и перестала самоустранилась. Территории дробились и тонули в гражданский войнах. Масштаб их зависел от того, сколько тот или иной лидер мог и успевал собрать вокруг себя сил. Количество этих амбициозных лидеров, готовых лить кровь за своё место под солнцем оказалось неожиданно большим. Отдельный ЧОП мог захватить мясокомбинат и биться за него с местным отрядом СОБРа, который тоже нуждался в базе более основательной и «хлебной», чем казарма на территории центра сил спецназначения.

Преуспевали в этом деле часто те, кто быстрее других разобравшись в ситуации начали выбирать цели, готовиться к захвату и проводить его не мешкая. Те же, кто до последней возможности выполнял свой долг, пытаясь удерживать порядок в городах, потом оказывались в позиции догоняющего. Финансовые системы муниципальных образований тоже сыпались, зарплаты не выдавались, да и те места, где можно было приобрести всё нужное для жизни так же оказывались захваченными вооружёнными людьми. Магазины, аптеки, продовольственные склады через бойницы наскоро собранных баррикад, скалились стволами. Там сидели решившие подумать о себе, а не о долге и других людях. А эти другие люди, напуганные, сбитые с толку, и часто беззащитные, оказались предоставлены сами себе. Рядом же с ними, в обстановке вседозволенности и права сильного, из «ям» и «блатхат» выбрались на свет отморозки, желающие урвать то, что им по зубам. И хотя Колун оставался вдали от городов, продолжая исполнять свои обязанности в своей военной части, он знал это и это его мучило, потому что спасти всех было невозможно, а выбрать приоритет так же не удавалось. Группа Башкира отрабатывала крайние контракты, заключённые в то время, когда можно было хоть что то понять, и скоро воспитанник также обратится к нему вопросом: что дальше?

Дядя Женя появился очень вовремя. Колун, запутавшись в край, начинал присматриваться к карьере бродячего рыцаря. Не понимая, как можно повлиять на происходящее системно, он был готов просто идти по миру, помогая кому то, от случая к случаю.

Массивная фигура монаха появилась в дверях хаты, занимаемой Колуном, и пока полковник сверлил пришедшего вопросительный взглядом, тот внимательно и как-то даже придирчиво осматривал полковника.

— Чем Вам помочь? — военный положил руку на кобуру. Человека он не знал, о приходе его не предупреждали, и никто из других офицеров базы его не сопровождал. Это было неправильно и странно.

— Мне, да, нужно помочь, — начал старик и видимо сбился, раздумывая с чего начать, — мне с тобой, солдат, поговорить нужно. Важное очень дело у меня к тебе.

— Кто Вы? Как сюда попали? Как прошли патрули?

Из под видавшей виды серой куртки выглядывали полы чёрной рясы, человек был стар и сутул, не вызывал тревоги, но Колун предпочитал перебдеть.

— Пегов, это Колун, патруль ко мне в палатку срочно, — быстро сказал он в рацию.

— Хм, что ж ты такой беспокойный то? — произнёс гость без улыбки, — мне ж поговорить просто. Неужто так напугал я тебя, что тебе патруль понадобился.

Теперь полковник понял, что на голове у старика не просто чёрная шапочка, а вязаная монашеская скуфья. Но это не было поводом для того, чтобы отменить осторожность и обойтись без патруля. Если было нужно, Колун и сам умел перевоплощаться в кого угодно. Отработать образ монаха не было бы проблемой при необходимости. Поэтому и этот дед пока не усыпил его бдительность.

— Повторяю вопрос. И лучше тебе, отец, меня убедить, иначе сдам тебя караулу и будешь еще дольше на глупые вопросы отвечать. Кто такой? Как сюда попал?

— Хорошо. Вот же нервический ты. Патруль нам с тобой друг друга понять не поможет. Нам с глазу на глаз говорить нужно. При них я ничего не скажу. Тем более, что сам до конца не всё понимаю.

Было видно, что гость не нервничает от близости патруля и не делает никаких попыток ни убежать, ни атаковать. На открытом морщинистые лице отражалась лишь досада на то, что его не хотят услышать.

— Отец, ты может и хороший, — смягчился Колун, — но и ты меня пойми. Вокруг война, люди с