Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ответ я рычу, но не дергаюсь, впечатленная изогнутым лезвием.
С неба теперь сыплется град, вдалеке вспыхивает молния. Удары крыльев Смерти все громче, и вот сквозь дверной проем я вижу, как приземляется зловещая фигура. Крылья Танатоса сложены, а взгляд устремлен на открытую дверь.
На мгновение я вижу в его глазах… Что это – удивление? Паника? Что бы это ни было, оно исчезает так же стремительно, как и появилось. Выронив то, что он держал в руке, всадник устремляется к двери. На пороге Танатос замирает, медлит.
ТРАХ-БАБАХ! Грохочет гром, молния освещает небо. На миг черты Смерти озаряются, и вдруг сквозь его лицо и тело я вижу крылатый скелет, но иллюзия тут же исчезает.
Смерть моментально находит меня глазами. Секунды хватает, чтобы оценить ситуацию, чертов серп у моего горла и, наконец, того, кто этот серп держит.
– Голод. – В голосе Танатоса звучит жуткая нота, такого я не слышала от него ни разу, даже в худшие наши моменты. А взгляд, которым Смерть окидывает брата, и вовсе не сулит ничего хорошего.
Хотя Жнец стоит за моей спиной, я чувствую, что его буквально разбирает злорадство.
Все-таки он настоящий маньяк.
Голод крепче сжимает мою руку выше локтя.
– Ну что, знакомая ситуация? – обращается он к Смерти. – Только в этот раз мы поменялись ролями.
О черт…
Не знаю, что там у них было, но речь, оказывается, идет совсем не о конце света, а о мести. И я попала в самую гущу их разборок.
Танатос крадучись приближается к нам.
– Я и не знал, что тебе жить надоело, брат.
Голод отзывается уже более угрожающим тоном:
– Подойдешь ближе, и я перережу ей глотку.
К моему ужасу, Смерть застывает.
Почему он не подходит ближе? Знает ведь, что я не умру по-настоящему.
Жнец почти прижимается губами к моему уху.
– Смотри-ка, куколка, – говорит он. – А у братца-то, оказывается, все-таки есть сердце.
Потом обращается к Смерти:
– Неприятно, да? Наконец-то и ты, всё завершающий Танатос, постигаешь, каково это, чувствовать себя беззащитным. – В его голосе откровенная издевка.
Смерть, однако, беззащитным не кажется, только разъяренным до предела.
– Не считаешь же ты, будто я не знаю, что братья где-то здесь, до них меньше мили? – Голос Танатоса леденяще спокоен. – И что вы трое замышляете по поводу Земли? Думаешь, я не в курсе ваших планов? Отпусти Лазарию, и я вас пощажу – пока.
Голод вздыхает, и я на секунду решаю, что он нарочно притворяется, чтобы потом полоснуть лезвием по моему горлу и обставить все зрелищно, как на сцене. Однако он совсем убирает серп и легко подталкивает меня вперед.
Чуть не упав, я делаю несколько неверных шажков, а одновременно с этим Танатос бросается вперед и подхватывает меня. Всадник убирает с моего лица пряди волос.
– Ты в порядке? – тихо спрашивает он, не обращая внимания на брата. Я смотрю в его бездонные глаза – глаза, впившиеся в меня с такой тревогой, будто это не их обладатель столько раз обрывал мою жизнь, грубо и по собственной воле.
Я киваю, потрясенная и взвинченная больше, чем сама ожидала. Теперь, когда угроза неминуемой гибели отступила, я расслабляюсь в его руках. Танатоса, похоже, тоже немного отпустило, и это вызывает у меня много противоречивых чувств.
Он переводит взгляд на Жнеца, и в его лице мне чудится недоброе.
– Ты пожалеешь об этом, – произносит Смерть голосом легким как перышко, но при этом наполненным угрозой.
– Вот как, я? – Брови Голода взлетают вверх. Он, кажется, продолжает любоваться собой.
Отпустив меня, Танатос выходит вперед и встает напротив брата.
– В последний раз, когда мы виделись, ты, помнится, убегал от меня. – Смерть начинает описывать круг вокруг Жнеца. – Расскажи мне, как там Ана?
Ана?
Кусочки пазла встают на место, и мои глаза округляются. Видимо, эта Ана – любимая женщина Голода, и ради нее он готов отказаться от бессмертия.
Жнец тоже движется по кругу; оба брата медленно кружат, не сводя глаз друг с друга.
Сейчас Жнец не злорадствует, он даже перестал улыбаться.
Его верхняя губа приподнимается.
– Если ты позволишь себе…
– Я позволю себе? – Сверкает глазами Смерть. – Это ты слишком многое себе позволял. Ты должен был помогать мне. А вместо этого спровоцировал братьев, вытянул их из заурядной смертной жизни и заставил их стареющие тела пойти против меня.
– О! – в шутливом ужасе восклицает Голод. – Ты до сих пор веришь, что в мире есть справедливость?
Смерть улыбается. От его улыбки меня пробирает мороз.
– Нет, я наконец вижу его таким, как есть. А вот ты, судя по всему, до сих пор склоняешься к дурацкой идее справедливости – или ты забыл, как длинны мои руки, брат? Твоя дорогая Ана никогда не будет в безопасности.
При этих словах Жнец делает молниеносный выпад серпом.
Кто решил, что драка в этом тесном пространстве – удачная идея?
А, точно, этот психопат Голод – вижу теперь, что он часто, очень часто принимает совершенно ужасные решения.
Отступив, Смерть уклоняется от удара с легкостью, которой, думается мне, он сейчас на самом деле не испытывает.
Быстрый, как стрела, Танатос устремляется вперед, выхватывая меч из ножен, и оба бойца принимаются размахивать оружием.
Серп и меч мелькают в воздухе и, то и дело сталкиваясь, звенят.
Медленно и осторожно, следя за братьями, я огибаю их и пробираюсь к двери.
– Не очень-то это красиво – связывать свою девушку, Танатос, – произносит Голод, налегая на серп. – Но, надеюсь, ты не считаешь себя особенным. Дело в том, что мы все через это прошли. – Голод хитро улыбается брату (а я все крадусь к выходу, стараясь не привлекать внимания к своей особе). – И должен заметить, ты совершенно не исключение.
Дзынь! – это снова скрещиваются их клинки.
– Не думал, что тебе захочется снова нарываться, – хмыкает Танатос.
Голод крутит серпом, и кажется, что преимущество на его стороне, как вдруг Танатос бросается вперед. Я даже не успеваю заметить движение его меча, так быстро все происходит. Одним ударом Смерть отсекает Голоду руку.
Я подавляю вскрик, когда конечность всадника глухо падает на пол.
Господи иисусе!
Голод мычит от боли, но в следующее мгновение атакует брата.
Бряцает оружие, кровь брызжет во все стороны.
Земля под нами содрогается, так что меня отбрасывает в сторону. В проем двери мне видна вспышка молнии, дождь льет все сильнее, будто и в самом деле разверзлись небеса.
Половицы подо мной зловеще скрипят. Еще секунда, и они рассыпаются в щепки, а из земли в пролом устремляются