растения-мутанты, увеличивающиеся прямо на глазах. Они засыхают так же стремительно, как и вытянулись, но появляются новые, а земля снова дрожит, и я уверена, что слышу отдаленные раскаты грома.

Мой взгляд возвращается к Смерти. Скулы его так заострились, что кажутся лезвиями, крылья напряженно прижаты к спине. Сейчас он выглядит неземным существом, да и двигается сверхъестественно быстро. Много раз я сражалась с этим всадником, но он никогда не был таким, как сейчас. Только теперь мне открывается очевидное.

Он играл со мной в поддавки.

– Ты дерешься как смертный, братишка, – вызывающе бросает Жнец. Однако я вижу, что его лицо искажено болью.

– Ты так до сих пор и не научился контролировать ни свои эмоции, ни погоду, а, Голод?

Они пожирают друг друга глазами, готовые, кажется, изрубить противника в капусту.

Обо мне, надеюсь, сейчас забыли напрочь.

Это твой шанс, давай же, Лазария!

Но какую-то секунду я все же колеблюсь.

Три всадника хотели, чтобы я им помогла, и бог свидетель, было бы очень славно заставить Танатоса заплатить за то, что он меня похитил. Но Голод – он вообще меня чуть не убил, и все из-за его личной вендетты.

Вот пусть теперь этот поганец сам и сражается.

Ползком я выбираюсь из комнаты, меж тем как дом продолжает разваливаться с треском и скрипом, и я уверена, что Смерть в любой момент может меня заметить.

Впрочем, бой не останавливается. Я выползаю в дверной проем и тихонечко, стараясь даже не дышать, поднимаюсь на ноги.

Тут, снаружи, завывает ветер, он треплет мои волосы, в лицо бьет дождь. За короткое время, пока всадники сражаются, растения разрослись вокруг дома и поднялись выше него. Стебли разрушают здание, с такой жуткой силой они прут из земли.

Через двор, освещаемый вспышками молний, я спешу к изгороди. Перед глазами стоят черты Смерти, напоминающие скелет.

Я должна выбраться отсюда.

Чуть не падаю, наткнувшись на препятствие, валяющееся на земле: груду еды и предметы первой необходимости. Фрукты, хлеб, бутылки с водой, одеяла – тут еще много чего, и все это мокнет под ливнем. Ничего такого тут не было, когда я выходила из дома часом раньше.

Смерть оставлял меня не для того, чтобы уничтожить еще один город, – он ходил за нужными мне вещами. Ну, то есть он, вероятно, уничтожил-таки и город, в котором все это позаимствовал, но это – неотъемлемая его часть, как данность.

Я гляжу на это богатство, и сердце разрывается.

Слышу, как снова вскрикивает Голод, а дом издает пронзительный скрежет: это обрушиваются несущие балки. До меня доносится бархатный голос Смерти, но говорит он не по-английски. От этого звука у меня поднимаются дыбом волоски на руках.

Я воровато гляжу на еще не заросший пролом в изгороди.

Беги, девочка, беги отсюда.

Так я и делаю – удираю со всех ног, спасаясь бегством.

Глава 28

Я пробегаю милю за милей, одежда липнет к телу. На мне сухой нитки не осталось, промокла насквозь, с головы до заледеневших пяток. При каждом шаге между пальцами ног хлюпает вода.

Я дышу тяжело и хрипло, холодный воздух обжигает легкие, а ливень не ослабевает ни на минуту.

Бежать от них. Бежать. Бежать.

Это единственная мысль, бьющаяся в мозгу. Подальше от всадников и их злобы.

У меня подкашиваются ноги, когда я добираюсь до центра Плезантона. Невзрачное местечко, пройдешь и не заметишь. Но повсюду, как свежевыпавший снег, валяются мертвецы, и у меня бегут мурашки по коже, как будто мощь Смерти даже сейчас еще действует на меня.

Я перехожу на медленный шаг и, зажимая ладонью рот, бреду по улицам, не обращая внимания на барабанящий по плечам дождь.

Сейчас, когда весь адреналин сгорел, меня охватывает слабость. Не представляю, как я могла пробежать столько. Я едва дышу, умираю от голода и жажды. Осматриваю стоящие вдоль улицы дома.

Мне необходимо найти какие-то припасы и место, чтобы поесть и отдохнуть. По непонятной причине дома не обрушились и продолжают стоять, но я боюсь, что, если Смерть явится сюда за мной, он начнет ломать их один за другим. Не хочу оказаться в этот момент внутри.

Однако при мысли о том, чтобы провести ночь где-то под дождем на мокрой траве, мне хочется завыть.

– …А-а-а… уа-а-ау-а-а-а-уа-а-а-уа-а-а…

Я замираю, услышав слабый звук. Что это? Невозможно, чтобы кто-то перекричал дождь и ветер; черт, да это, наверное, и есть завывания дождя и ветра.

Бреду обратно, гадая, в какой дом пробраться.

– …Уа-а-а… а-а-а-а… уа-а-а-а-а…

Останавливаюсь.

Это не ненастье.

Может, животное? Возможно, какой-то зверек попал в ловушку и кричит, не в силах выбраться. Но есть в этом крике что-то такое, от чего меня бросает в дрожь. От неприятного предчувствия даже начинает подташнивать.

Невольно сворачиваю и иду на звук, забыв о собственных нуждах.

– …Уа-уа-уа-уа… УА-А-А-А-А!

Ох, господь милосердный!

Забыв про всадника, про еду и питье, я несусь туда под проливным дождем.

Это ребенок.

Кто-то еще, кому удалось выжить после прихода Смерти.

Глава 29

Бегу на звук. Это невозможно. Никто на свете, кроме меня, ни разу не пережил визит Смерти.

А крик все громче, все ближе, и я, наконец, добираюсь до оливково-зеленого дома. По дорожке, на веранду, хватаюсь за дверную ручку…

Заперто.

Черт!..

– УА-УА-УА-А-А-А!

Господи, господи, господи! Схватив один из стоящих на веранде кованых железных стульев, подтаскиваю его к стене.

Кое-как подняв, колочу им в окно. Не с первой попытки, но мне удается разбить стекло. Убрав торчащие осколки, я забираюсь в дом.

– А-А-А-А-А-УА-А-УА-А-УА-А!

Через гостиную, в которой я оказалась, бросаюсь в коридор, краем сознания отметив труп, через который перепрыгнула. Оттуда попадаю в комнату – детскую – и вот: кроватка, а в ней сидит заходящийся криком ребенок.

У меня слабеют ноги.

Кидаюсь к кроватке и поднимаю малыша. На рубашонке следы рвоты, и он дрожит всем телом.

– Ш-ш-ш, ш-ш-ш, – я прижимаю ребенка к себе.

Малыш все еще всхлипывает и поскуливает, голос у него сел после такого долгого крика. Крохотными кулачками он вцепился в мою одежду.

Боже мой, это дитя пережило приход всадника.

В точности как я когда-то.

Эта мысль на миг выбивает из колеи, так что я могу только баюкать малыша, невидяще глядя перед собой. Но ребенок все еще дрожит. Сколько времени он провел здесь, в этой кроватке, как в заточении? Мысль слишком пугающая, чтобы на ней задерживаться.

Я мечусь по дому в поисках молока. Подавляю всхлип, снова увидев