* * *

– Получилось?

Логан заглядывал в глаза Павлу и нервно покусывал губы. Соболев открыл глаза и огляделся. Он по-прежнему был в комнате, на окне стояла свеча, а на табурете рядом сидел Логан.

– Получилось? – снова спросил он. – Как Тит это назвал? Астральная проекция?

– Да, – кивнул Павел и тихо съехал по стене.

Никита и Яра переглянулись и встали. Девушка принялась отряхивать штаны. За спиной завозился их наниматель, испуганно икнул и огляделся.

– И что? – тихо спросил он. – Все кончилось?

– Кончилось, – ответила Ярослава. – Похоже, один из членов нашего прайда нашел способ изгнать баньши.

Никита хмыкнул и уверенно направился к развалинам.

– Куда ты? – крикнула Яра, едва поспевая за ним.

– За сокровищами, – весело ответил он. – Как думаете, где баньши спрятала их?

Наниматель отчаянно закашлялся и махнул рукой.

– Ищите сами. Я скоро умру, так что мне они без надобности. Главное, что земля теперь чистая, люди могут вернуться и снова разбить сады.

* * *

Выпросив у соседей теплые плащи, прайд Никиты направился на ярмарку. Они разместились на телеге, Никита взялся за вожжи, и резвая кобыла легко повезла их в город Волчью Впадину.

Хоть клада они так и не нашли, но заработанных денег вполне хватало на покупки. Яра и Логан были в радостном предвкушении, смеялись и торопили хмурых Павла и Никиту.

Павлу не хотелось ехать на ярмарку, в памяти были свежи воспоминания о первой поездке, о самом большом разочаровании. До сих пор не верилось, что путешественник умер, и Соболев не смог расспросить его.

Мельницу они миновали без остановок, ни Панкрата, ни Аниты не было видно.

До Волчьей Впадины они доехали вечером. И вот тут Павел понял, что такое осенняя ярмарка. Такого количества телег и приехавших людей он еще не видел. Паром неторопливо перевозил желающих попасть в город, и Соболев подумал, что паромщик озолотится после одной такой ярмарки.

– Думаю, нам придется здесь заночевать, – сказал Никита. Его спутники окинули взглядами длиннейший хвост до парома и уныло согласились. Широкая лесная тропа, упирающаяся в реку и переправу, была заполнена гружеными повозками. Люди из окрестных деревень, опоздавшие на первый день ярмарки, торопились попасть хотя бы на другой день. Иначе ни продать выгодно товар, ни купить необходимое для всей семьи не получится.

Очередь продвигалась медленно, время тянулось, словно густой кисель, темнело. Все чаще вокруг телег стали вспыхивать костры, и женщины принялись кашеварить.

Над рекой загорелись факелы, и разнеслось сообщение, что паромщик закончил работу. Люди проводили завистливыми взглядами исчезающий в темноте паром и стали размещаться на ночь.

Ярослава и Логан разожгли костер, достали котелок, и вскоре по маленькой полянке разнесся чудесный запах.

Парни сели вокруг костра. Ярослава зачерпнула первой, и за ней дружно застучали ложки.

– Добрый вечер, – раздался старческий голос.

Около них стояла худая старуха, тяжело опираясь на толстый посох.

– Не найдется ли у вас ложечки каши для меня?

Никита заворчал и отвернулся, раздраженно сплюнул в огонь и снова принялся за еду.

– Садитесь, – Логан и Павел подвинулись и предложили место между собой. Старуха поклонилась и охотно присоединилась к ним.

– Добрая каша, – сытно выдохнула старуха. – Благодарю, молодые люди. В город едете? На ярмарку?

– Тебе-то что? – огрызнулся Никита. – Поела даром и ступай.

– Никита! – одернула его сестра. – Извините его. А вы тоже на ярмарку?

– Нет, – рассмеялась старуха. – Что мне там делать? И денег совсем нет, и не требуется ничего.

Она встала и отряхнула юбку.

– А тебе, парень, – обратилась она к Соболеву, – мой совет. Не ходи в город, нечего тебе там делать. Судьба уже расправила крылья над тобой.

И скрылась в лесу, словно растворилась в ночи.

Друзья смотрели ей вслед, раскрыв рот от удивления.

– Отвратительная старуха, – проворчал Никита.

– Почему отвратительная? – возразила Яра, лениво подкидывая хворост в костер. – Обычная скиталица. Немного чокнутая, и только.

Павла окатили ледяной водой. Захлебываясь, он закашлялся и открыл глаза. Вот неожиданность! Вокруг каменные стены маленькой, даже крохотной камеры. В дальнем углу стояла жаровня, где над огнем аккуратно разместились металлические шесты. Кончики успели раскалиться, и по камере распространился тошнотворный запах горелого мяса. И откуда взялось? – удивился Соболев. Рядом на лавке лежали самые разные инструменты, и об их назначении не трудно было догадаться.

Сам Павел висел прикованным к стене, рубахи не было, обуви тоже. Спасибо хоть штаны снимать не стали, а то робел бы, как девка. Но на руках холодили кожу Оковы Магнуса. Браслеты крепко сжимали запястья, и от них шел неприятный холод, словно от прикосновения ядовитой змеи.

Перед ним стоял худой и сутулый мужик. Из одежды были штаны и фартук на голое тело. Он все еще держал ведро, из которого и окатил Павла.

– Наконец-то очнулся. Я уж думал, что ты умер, – около металлической двери сидел богато одетый человек, табурет для него был низкий, и человек придерживал над землей меч. – Я – господин Сайлас. Именно так ты будешь меня называть. В городе я слыву местным чудаком. Знаешь, почему? Потому что я веду тихую жизнь затворника. То, что меня интересует, не требует внимания окружающих людей.

Павел молчал, сбитый с толку. Он помнил, как въехал в город вместе с друзьями. Они направились прямо на постоялый двор. Свободных комнат, конечно, не было, но хозяин позволил оставить телегу. И цену за это заломил такую, словно хотел продать все хозяйство вместе с домочадцами. Никита оказался неожиданно покладистым и равнодушно выложил деньги.

Павел отправился к колодцу, с самого утра першило в горле и немного знобило. Хотелось пить так сильно, что пересохли губы.

Но едва он подошел к колодцу, сзади послышались шаги, и голова взорвалась от боли.

– Почему я здесь? – спросил он и закашлялся от боли в горле. В камере было душно, и спертый воздух оставлял во рту неприятный привкус, словно испорченное молоко.

– Ты, мой дорогой, отнял у меня любимую игрушку, – Сайлас манерно изогнулся и капризно надул губы.

– Не помню, чтобы мы в чем-то соперничали.

– А умирающего старика на постоялом дворе помнишь? – и усмехнулся, увидев выражение лица Павла. – Он принадлежал мне.

– Как это принадлежал?

– Скоро узнаешь. Но тебе это не понравится, – пообещал он, и Соболев охотно поверил. – Старик должен был передать дар моему человеку, но тут явился ты и все испортил!