– Не может быть!

– Еще как может! Я такого в своей жизни навидался, что с уверенностью могу сказать: на свете может быть все что угодно.

– Так тебя же искать должны были.

– А меня и искали. Только совсем не там, где я весь в крови, с разбитой головой, сломанными руками, ногами и ребрами валялся, а совсем в другом месте. В том, которое показала она. В нескольких километрах от меня.

– Это чудовищно!

– Не то слово. Я, когда очнулся, не сразу понял, что произошло. Долго ждал, пока за мной придут. Кричал так, аж голос сорвал. Все надеялся, что это произошло случайно. Никак не хотелось верить, что она намеренно меня столкнула. И вертолет видел, который был послан на поиски. Только спасатели меня не заметили, ведь я даже пошевелиться не мог, чтобы хоть какой-то сигнал подать. Спички всегда были при мне, можно было бы поджечь что-нибудь, чтобы они хоть на дым внимание обратили. Но со сломанными руками я даже мечтать об этом не мог.

Алексей слушал, затаив дыхание. Он не смел перебивать Виктора, который с головой ушел в воспоминания, забыв о реальности. Казалось, он не рассказывает, а вслух размышляет. Лицо его вмиг изменилось: поперек лба пролегла глубокая морщина, взгляд потух и стал жестким, насмешливая улыбка бесследно исчезла, словно ее и не было вовсе.

– Я знал, что мне из тайги без посторонней помощи не выбраться. Но скоро поиски прекратились, вертолет больше не появлялся. Тогда я понял, что рассчитывать могу только на себя. И перестал ждать. Как ни странно, именно это спасло меня от смерти. Как говорится: «Спасение утопающих – дело рук самих утопленников». Я мысленно сжал в кулак душевную и физическую боль и стал размышлять. Ничего другого я делать просто не мог. Ситуация критическая, опасная и абсолютно безвыходная… если ее таковой считать. Но если уверовать в то, что безвыходных ситуаций не бывает в принципе, остается одно: найти выход. Сначала я пробовал подключить к решению этой сложной задачи сознание и мысли. Не получилось, так как сознание и мысли связаны с телом. А если даже у здорового тела есть пределы, то рассчитывать на мое искалеченное не приходилось. Неожиданно в памяти всплыло где-то прочитанное о том, что наши чувства знают неимоверно больше, чем наши мысли. Поэтому решил использовать подсознание. А как в него войти? Наверняка со своими мыслями туда и соваться нечего. Единственное, что у меня оставалось, – эмоции. Если сначала я их тратил на маты-перематы, то теперь решил использовать более разумно. Спрессовал весь свой жизненный опыт в одну эмоцию и назвал ее Любовью. Любовью к Богу. К единственной реальности, которая у меня сохранилась. И понял главное: даже если жить осталось всего ничего, нужно бороться, думая о душе и о любви к Богу, единственной высшей защите. Лихорадочно принялся вспоминать все, что знал о Боге. Оказалось, совсем немного. Но зато – самое главное: «Бог не по силам испытаний не дает!», «Все, что Бог ни делает, – к лучшему!», «На все воля Божья!» А раз так, то все, что со мной происходит, – лишь испытание, которое я должен пройти. И тогда я обратился к Всевышнему: «Господи! Не важно, погибну я или останусь жив. Я все принимаю как данное Тобой. Я люблю Тебя, Господи! Я люблю Тебя!» И вдруг четко осознал, что уже не сожалею о прошлом, не ищу виновных, не обвиняю ни себя, ни других и больше не боюсь будущего. Выберусь – хорошо, нет – не важно. Раз у меня нет будущего – и хрен с ним, перебьюсь как-нибудь. И тогда я ощутил полную иллюзорность своей жизни. Реальностью для меня осталась лишь Любовь к Богу. А потому я неустанно твердил: «Господи, на все святая воля Твоя!»

Он замолчал. Алексей понимал, что Виктора сейчас нет с ним рядом, потому что он снова там, в глухой тайге, на дне глубокой расщелины, с переломанными костями, истекающий кровью. Это просто невероятно и чуду подобно, что он остался жив.

– Не знаю, сколько дней я там провалялся, время для меня как будто остановилось, – продолжил свою историю Виктор. – Не буду врать, было неимоверно трудно и невыносимо страшно. В какой-то миг я смалодушничал, засомневался в правильности своих ощущений. Ничто меня не удерживало на этом свете, так зачем так цепляться за жизнь? В самоубийстве меня нельзя было обвинить, так как перед Богом в этом отношении я был чист. Поэтому я спокойно мог умереть, не нарушая никаких заповедей. И я сдался: умер. Видел и свет в конце тоннеля, и белые облака вокруг. Я понимал, что попал на небо. Мне было так хорошо и уютно, что захотелось остаться там навсегда. Это теперь я знаю, что смерть не может принять беглеца, если у того осталось на земле недоделанным нечто такое, что по смыслу шире, чем его личная материальная жизнь. И я вернулся. Вернее, меня оттуда, по всей видимости, выперли. И снова – адская боль, и снова – борьба. Но теперь уже борьба за веру, причем осознанная. Я понял, что не только мысли обладают сознанием, но и чувства. Потому устроил себе мозговой штурм: ни в коем случае не допускал никакого анализа, ни малейшей оценки произошедшего со мной. Отбросил всякий здравый смысл. И только верил. Верил во что бы то ни стало и вопреки всему! А когда веры не хватало, просил ее у Бога. Так как моя просьба была убедительной и настойчивой, Господь смилостивился надо мной и подарил мне Веру, которая позволила максимально сконцентрироваться на Любви. А тут и Надежда замаячила на горизонте. И произошло чудо – на меня снизошло просветление: я не могу идти, я не могу ползти, единственное, что я могу, – перекатываться с боку на бок. Этим и занялся, превозмогая дикую боль в разбитом теле. Так и выбрался из расщелины, вернее, выкатился прямо к речке. А на ней – плот, прибитый к берегу. Видимо, наши, из экспедиции, бросили, когда покидали место стоянки. Перекатился на плот и поплыл по течению, вниз по реке. Два дня плыл. Меня рыбаки подобрали в полуобморочном состоянии. До сих пор удивляюсь, как это я умудрился с плота в воду не свалиться! Не иначе как Бог не допустил. Полгода меня врачи выхаживали, косточки по кусочкам собирали, несколько операций сделали. Чтобы не называть своего имени, пришлось прикинуться потерявшим память. Опасался, что жена, как только узнает о моем чудесном воскрешении, тут же пошлет ко мне какого-нибудь ангела смерти, чтобы добить, пока я еще слаб. Пожалел я ее, не стал искушать. Да и о себе не грех подумать. Береженого – и Бог бережет.

– А как же жена? – осмелился спросить Алексей.

– Простил я ее. Несмотря на то что она успела и похоронить меня, и получить в наследство мою квартиру.

– Но она же преступница, как ее можно было простить?!

– Если бы я простил жену, не требуя от нее изменений, и оставил преступление, ею совершенное, безнаказанным, то навредил бы ее душе. Как это ни парадоксально, рано или поздно она бы мне за это отомстила. Потому я и сдал ее куда следует. Де-факто – я был жив, оставалось вернуть себе жизнь де-юре. Что я и сделал, заодно оформив с ней развод и получив назад свою квартиру. Моя бывшая сейчас отбывает наказание в местах не столь отдаленных, как ей и положено. Допусти я, чтобы она ушла от наказания, Бог бы наказал меня. Когда неверующий в Бога человек чувствует, что его душа гибнет, он вынуждает себя совершить преступление, подсознательно желая быть наказанным. Этим он спасает свою душу. Так что она не только из-за квартиры пошла на убийство. Подсознание ради спасения души осознанно толкнуло ее на преступление. Так же подсознательно я простил ее. По крайней мере, я так думал.