Через десять минут все были в сборе – стояли перед скамейкой с сидящей на ней Наткой, которая всё так же беспечно и хитровато улыбалась, словно довольная удачной выдумкой.

– Отлично! Гоните плату.

И девочки по очереди протянули ей свои талисманы. Кристина – куклу в белых сапожках. Аля – завёрнутый в шуршащую бумагу глиняный черепок. Светка – зеркальце в прозрачном пластиковом файле.

– Вот теперь мы действительно готовы, – сообщила Натка, убирая вещи в маленький кожаный рюкзак. – То есть вы готовы. А значит, пора в путь. Родителей предупредили?

– Да, конечно, – ответила Кристина и вопросительно посмотрела на Алю и Светку.

– Я написала сообщение, – сказала Аля.

– А я позвонила Славе, – сказала Светка, которая никому не позвонила: Слава вряд ли бы отпустила её куда-то надолго в эти ответственные дни.

– Вот и отлично, – кивнула Натка. – А теперь выключайте ваши телефоны и – вперед. В настоящие походы ходят с выключенными телефонами.

Светка выключила свой смартфон с радостью! Отвечать на звонки клиентов оказалось занятием не из лёгких, и она была рада немного расслабиться. «Всё-таки со временем надо поручить Славе вести переговоры, – подумала Светка. – Если Слава, конечно, справится».

Они вышли из двора. Поднялись по переулку, оставляя позади готическое здание Института мозга и мрачный Химический институт. Аля подумала, что их дом уплывает от неё, как океанский лайнер удаляется от утлой лодочки, уносимой течением, и от этого на душе было тревожно и немного грустно.

Вышли на Яузский бульвар и вскоре оказались на трамвайной остановке.

– Мне далеко нельзя, – пискнула Аля.

– Нельзя – оставайся, – без тени сожаления предложила Натка.

– Я не хочу оставаться, я хочу со всеми, – горячо возразила Аля.

– Тогда помалкивай.

И Аля послушно замолчала.

– Мы сейчас сядем на тридцать девятый трамвай, – объявила Натка.

– На трамвай? – удивилась Кристина. – Можно вызвать такси.

– Нет. Нам надо ехать именно на трамвае. Но тридцать девятом. Это непростой трамвай.

– А что в нём непростого? – спросила Аля. – Мы на нём часто ездим. Хотя, может, ты и права. Во всяком случае, это не совсем обычный трамвай…

И Аля пустилась рассуждать про трамвай № 39, про то, куда и когда она на нём ездила с Лёлей и что в этом трамвае, по её мнению, особенного.

Кристина молчала. Она не слушала Алю. Что-то новое виделось ей в лице Натки, бледном и будто бы встревоженном. На лбу выступили мелкие капельки пота.

Отчего тревожится Натка? Может, чего-то боится?

Непонятно, что повлияло сильнее на их воображение – необъяснимая тревога Натки или странный цвет неба, которое заволакивалось желтоватой дымкой, – но подъехавший через три минуты трамвай № 39 действительно показался им не таким, как всегда.

Трамвай № 39 тронулся. Мимо потянулся Яузский бульвар. Поплыли дома – старинные и, как говорила когда-то маленькая Аля, «с печальным выражением окон». Вскоре бульвар кончился, дома расступились, и трамвай выскочил на простор большой площади. Ещё пара минут – и они прогремели мимо сквера и въехали на Устьинский мост.

Трамвай миновал реку и покатился по незнакомым районам. Ехали долго. Почти всё время девочки молчали – даже разговорчивая Светка задумчиво глазела в окошко. Вышли на незнакомой остановке. Вокруг – чужие дома, чужой бульвар – гораздо менее симпатичный и приветливый, чем их Яузский. Незнакомая станция метро: вывески, магазины, салоны мобильной связи. Здесь жизнь вращалась активнее, чем в их квартале. Эта жизнь не замечала девочек, которые продвигались по её суетному пространству. Она не думала о них, они её не интересовали. Чуть дальше, позади метро, возвышался торговый центр. Девочки обошли его серую громаду и зашагали по пустынной улице. Это была почти незаметная улица. Пешеходов на ней было мало, как на всякой улице, ведущей к промышленным районам, и даже машины сворачивали туда редко. Вдоль тянулись заборы, разрисованные всё теми же граффити, и безликие постройки: автомойка, шиномонтаж, заправка.

Где-то неподалёку проходила железная дорога. Аля слышала стук колёс: наверное, шёл товарный поезд.

Вскоре они действительно увидели, как в просвете между заборами мелькают вагоны и цистерны с маркировкой.

– Ну что, передохнём? – спросила Натка.

– А мы не устали, – ответила за всех Светка Синица.

– Я не говорю, что вы устали. Я говорю, что в этом месте надо передохнуть.

Натка остановилась и перешагнула невысокую ограду, отгораживающую тротуар от полоски газона, заросшего травой, которая к середине лета успела запылиться. Позади газона шла густая щётка кустов, за ней – дорога, по которой время от времени проносились автомобили.

– Теперь отдыхайте. А главное – думайте.

– О чём? – спросила Аля.

– Что значит – о чём? О верхушке лета, конечно, – ответила Натка. – Верхушка лета – это когда первая половина каникул осталась позади, но впереди ещё одна половина. Как вершина горного перевала. Сегодня мы на неё забрались, а это особенный день.

За чугунной оградой между тротуаром и кустами оказалось гораздо больше места, чем виделось с тротуара. Они вчетвером отлично уместились в высокой траве. Возле лица Мелкой Али качались пушистые метёлки. Белый одуванчик дрогнул от её дыхания и выпустил целый салют белых парашютиков. Стрекотание кузнечиков накатывало волнами. Кто-то жужжал совсем рядом – низко и тяжело.

– Смотрите, зверобой, – сказала Аля, которую Лёля научила разбираться в растениях. – Его можно в чай заваривать!

– А это череда, – Светка Синица указала пальцем на цветок-коробочку, росший прямо возле её правого плеча. – Прямо как в лесу.

– Хватит болтать, – шикнула на них Натка. – Слушайте, как бьётся сердце лета!

Действительно: здесь, на узкой полоске заглохшего газона было слышно, как бьётся зелёное сердце лета. Аля запрокинула лицо и всмотрелась ввысь. Жёлтая дымка ещё не успела закрыть всё небо. Оно было неожиданно глубоким. Оно было ослепительно синим, но позади обманчивой синевы угадывалась зловещая чернота космоса. Где-то в вышине – Аля не могла определить, высоко или низко, – парил парашютик одуванчика. А недалеко от него – на таком же вроде бы расстоянии – летел настоящий самолёт, оставляя за собой белый пушистый след. Аля закрыла глаза – но позади сомкнутых век всё оставалось таким же: синева, самолёт с белой полоской… Аля уплывала, покачиваясь на зелёных волнах стрекотания, жужжания, гудения – куда-то далеко, где билось зелёное сердце.