– А иначе чего я здесь? – отозвался Циркач.

И они двинули в глубь жилого района с трехэтажными домиками под покатыми крышами, построенными пленными немцами для завода «Пролетарский пресс».

Вскоре немецкие дома остались позади. Пошли дощатые домишки, длинные покосившиеся бараки. Какие-то перелески и пристань у реки.

По мере продвижения этот поход по закоулкам нравился Циркачу все меньше. А не подрежут ли его сейчас? Хотя зачем и за что? Если бы его в чем-то подозревали, то Жиганов просто не стал бы разговаривать с ним. А подрезать человека, имеющего связь с милицией, – это сразу голову в петлю сунуть.

Но у экспедитора был такой вид, будто он приготовил новому знакомому приятный сюрприз. Только Циркач с детства не любил неожиданных сюрпризов. Слишком часто они ему выходили боком. Поэтому в груди росло беспокойство.

Из темноты возникли какие-то развалины. Потом цилиндрическая массивная водонапорная башня. За ней темнел зловещего вида двухэтажный барак. Почти пустой. Только на втором этаже горели окна, да над подъездом с распахнутой покосившейся дверью порывами ветра раскачивалась горящая электрическая лампочка.

– Не слишком далеко забрались? – спросил Циркач.

– Подальше положишь, поближе возьмешь, – бодро откликнулся Жиганов. – Здесь глаз посторонних нет. И люди все свои.

У входа маячил тип с характерной уркаганской наружностью: невысокий, со впалой грудью, на голове кепка-малокозырочка, сапоги всмятку, пиджак с наружными карманами, под ним тельник. Тип дымил цигаркой и настороженно оглядывался по сторонам.

Жиганов протянул ему руку и представил Циркача:

– Сашок. Из наших.

– Проходи, – кивнул тип в кепке.

На втором этаже была «малина». У Циркача возникало ощущение, что им все организуют по какому-то единому утвержденному стандарту. Что у них в Светогорске, что где-нибудь в Омске или Ленинграде. Стол с выпивкой и закуской. За ним пара человек – смуглых, крепких. Гармошка на стуле лежит, видать, недавно играли и отложили.

– Добра этому дому, – поприветствовал хозяев Циркач.

– И тебе того же, если сам человек добрый, – ответил хмельной, с цепкими глазами чернявый детина. – Присаживайся.

Экспедитор выставил бутылки на стол, чем вызвал одобрительные восклицания.

– Очень в масть, – кивнул чернявый. – Сейчас барон придет. Вместе с ним за знакомство и выпьем.

Что-то в происходящем все больше и больше настораживало Циркача, хотя враждебности к нему пока не ощущалось.

Жиганов исчез за дверью. Не подавал он признаков жизни несколько минут. Все это время в комнате висело ленивое, напряженное молчание. Даже выпить гостю не налили – видимо, без пахана тут ничего делать не принято.

Потом в соседней комнате послышались приглушенные голоса. И восклицание экспедитора:

– Да я же говорю, он про тебя…

Снова голоса, опять неразборчивые.

Наконец вернулся Жиганов, улыбающийся и довольный. За ним по-хозяйски шагнул в комнату, держа руки за спиной, высокий, широкоплечий смуглый мужчина со сросшимися на переносице густыми бровями. Он пристально уставился на Циркача.

– Ты, что ль, от Копача? Кореш его?

– Да, – у Циркача все похолодело внутри, он решил наглеть дальше. Поднялся из-за стола, шагнул вперед и радостно воскликнул: – Ты чего, Копач, не узнаешь, что ли? Это же я, Сашок!

– Не узнаю. Мне кажется, ты ментовских кровей, – неожиданно бровастый вскинул руку, которую держал за спиной.

При свете лампы тускло блеснул вороненый «наган»…

Ломов уже десять раз пожалел, что дал «добро» на эту авантюру. Все же не та ситуация, чтобы идти на такой риск. Циркач мог отбояриться, что готов встретиться где-нибудь в известном ему месте, поскольку, конечно, всем доверяет и ничего не боится, но проверяет. Однако агент утверждал, что тогда выйдет из образа. Артист, елки зеленые!

Когда они обсуждали ситуацию с местными оперативниками, Ломов заявил:

– Будем держать нашего агента на коротком поводке.

– Засветимся, – возразил старший лейтенант Тимофеев. – Это окраина. Наверняка они направятся в частный сектор, ближе к старым портовым сооружениям. Места там глухие. Все друг друга знают. Наружка в таких условиях не работает.

– Все равно упускать нашего человека из виду нельзя, – сказал Ломов. – Чувствую, нам свинью могут подложить.

Наружку привлекать не стали. Лейтенант Тимофеев и его напарник пообещали пробраться огородами, поскольку им те места – как родные.

Сопровождали Циркача от гостиницы. Тимофеев подкатил к месту за рулем бежевого оперативного «Москвича», в который с трудом влезли все четверо габаритных сыщиков.

– Люкс, – хмыкнул Ломов – ему, как самому крупному, выделили переднее сиденье.

Неторопливо, держа дистанцию, «Москвич» сопроводил одиннадцатый автобус до клуба завода «Пролетарский пресс». Там оперативники вышли из машины. Тимофеев поехал искать, куда безопасно приткнуть служебную машину, чтоб фары не открутили.

– Вон, фигурант уже здесь, – сказал Васин, наблюдая, как Циркач направляется к Жиганову.

– Есть контакт, – хмыкнул Ломов.

– Лишь бы током никого не убило, – буркнул в ответ Васин.

Как и ожидалось, фигурант потащил агента в сторону частного сектора. «Немецкая слобода» – так именовали в народе построенный пленными фрицами район, – осталась позади. Пошли частные владения.

Местные опера, действительно отлично знавшие эти места, старались не упускать объект из поля зрения. Командированные, понятное дело, держались позади, озабоченные только одним – не привлекать внимания. Хотя какое тут внимание? Темнота полная. Местные ложатся рано, если у них не гулянка. Хотя гулянка была – где-то в стороне играла радиола, слышались радостные крики – что-то бурно отмечали.

Навстречу попалась подвыпившая компашка. Шпана хотела нагрубить чужакам, но вовремя оценила их габариты и двинулась дальше.

Когда оперативники проходили мимо обширного огороженного пустынного участка, то были облаяны сворой собак. Ломов философски изрек:

– Собаки лают – караван идет.

Местные оперативники, как по волшебству, возникали из темноты и растворялись в ней, своевременно указывая, куда идти дальше.

Наконец группа добралась до старой водонапорной башни. Около нее собрали военный совет.

– Что и требовалось доказать – в «привоз» зашли, – торжественно сообщил Тимофеев.

– Что значит в «привоз»? – спросил Васин.

– Когда старый порт работал, сюда товар привозили и складывали, а заодно портовый люд жил. Порт накрылся. Складов не осталось. Одна ночлежка жива. Такой дощатый безобразный дом. Сейчас он на выселение, тут будут многоэтажный район строить. Но пока еще стоит. Даже электричество не отключили. Там блатота испокон веков терлась. Потом цыгане облюбовали. Даже разрешение какое-то взяли на проживание.