– Спотыкайся, пора!

Она добросовестно споткнулась – и растянулась на песке…Получилось довольно натурально. Тут и погоня объявилась – два несомненныхфлибустьера в длиннополых кафтанах на голое тело и с кривыми широченнымисаблями наголо. Один был с классической черной повязкой на глазу, другойщеголял в ботфортах с огромными шпорами, что, в общем, ни к селу ни к городу –на кой черт морскому разбойнику шпоры?

Они добежали до распростертой на песке в трогательной позедевицы, картинно воткнули сабли в песок, подняли за руки упиравшуюся беглянку ибез лишних церемоний принялись стягивать с нее блузку – неторопливо, картинно,определенно работая на внешний эффект. В жизни, надо полагать, и пираты былыхвремен избавляли добычу от одежды гораздо быстрее и не так фасонно.

Гай суетился рядом, вполне профессионально держась так,чтобы ненароком не влезть в кадр, орал и махал руками. У Мазура тем временемстали зарождаться нешуточные подозрения касаемо рождавшегося на его глазахшедевра кинематографии. Если это и будет шедевр, то в весьма специфическомжанре...

Очень быстро его подозрения подтвердились полностью. Вследза блузкой блондинку столь же картинно избавили и от юбки. Оказалось, что подэтим нарядом на ней имеется черное кружевное бельишко, абсолютно неуместное вовремена флибустьеров и их сомнительных подвигов.

Ее и от белья избавили, а потом на полном серьезе, безвсякого имитаторства принялись вдумчиво и обстоятельно пользовать в два смычка.Гай и тут ухитрялся давать какие-то ценные указания, неслышные Мазуру на егонаблюдательном пункте.

Мазур почувствовал, что у него уши заалели. Свидетелемподобного зрелища он при всем своем жизненном опыте еще не оказывался. Вюжноамериканском борделе и то обстояло пристойнее – там все происходило понумерам и без лишних свидетелей. Почувствовав себя неопытной гимназисткой, онотвернулся, но тут же подумал, что выпадать из роли не следует. Любойнормальный австралийский парняга таращился бы, распахнув глаза до хруста.Приходилось посматривать. Остальные подобной щепетильностью не страдали –толпились вокруг съемочной площадки, некоторые, судя по их старинным костюмам,ожидали своей очереди вступить в кадр, а троица на песке как ни в чем не бывалостаралась так, словно не было ни камеры, ни зрителей, и этак, и всяко, и вовсеуж замысловато. Скорее всего, настоящим флибустьерам прошедших веков иныезаковыристые переплетения и в голову не приходили.

Вот это так попал, подумал Мазур, поперхнувшись ледянойкока-колой после того, как узрел под палящим солнцем вовсе уж экзотическуюпозицию. Вот это так гримасы капитализма... Ладно, в конце концов, его личноникто в этом не заставлял участвовать, так что придется перетерпеть. Моглооказаться и хуже – контрабанда, наркотики, гангстеры какие-нибудь. На фонетого, в чем он участвовал – форменная детская забава, игра в песочнице...

Композиция постепенно усложнялась. К кувыркавшейся подприцелом двух кинокамер троице присоединялись, послушно следуя рыканью Гая и егонаполеоновским жестам, новые участники, одетые в том же стиле, быстренькоизбавляли друг друга от незатейливых шмоток и разворачивали групповуху во всейкрасе. Их там уже было столько, и переплетения вкупе с позициями составилистоль впечатляющую кучу-малу, что у Мазура даже стыдобушка прошла, осталосьчистой воды любопытство, сродни азарту футбольного болельщика: ну-ка, какиефинты нам еще тут покажут? Ух ты, эх ты, это ж надо...

А потом перезаряжали камеры. Потом Гай разогнал массовку,осталась только блондинка, выглядевшая так непринужденно и обыденно, словнозабыла волшебным образом, что совсем недавно опрометью убегала от страшныхпиратов. К ней присоединилась столь же щедро одаренная природой брюнетка, судяпо кафтану на голое тело и внушительному набору пистолетов за поясом –полноправная флибустьерша, и напоследок они вдвоем отчебучили перед камеройтакое, что хоть святых вон выноси.

На этом творческий процесс закончился. Все отправилисьпереодеваться, операторы паковали камеры, все до единого держались совершенноестественно, словно только что отсняли не порнуху, а документальный фильм избудней птицефабрики.

Если прикинуть, полезный жизненный опыт, подумал Мазур.Будет о чем порассказать в кругу людей посвященных. Что-то он никогда прежде неслышал, чтобы кому-то из коллег удавалось поприсутствовать на съемках западнойпорнографии. Разумеется с оглядочкой придется делиться впечатлениями, попадетсябдительный товарищ из числа надзирающих за чистотой идеологии и моральнымобликом, хлопот не оберешься...

– Ну, как тебе? Голову даю на отсечение, никогда раньше невидел кухню с изнанки?

Рядом стоял Гай с усталым, но гордым видом помянутогополководца, выигравшего-таки сражение.

– Не доводилось, – сказал Мазур.

Гай хихикнул:

– Парень, а у тебя вид ошарашенный, как у старой леди изпровинции, что ненароком забрела на стриптиз вместо Шекспира. Уши еще красные.

– Поди ты...

– Точно, красные.

– Мы в Австралии – люди консервативные, – сказал Мазур.

– Но смотреть-то смотрите?

– Бывает, – сказал Мазур.

– Вот то-то... Пойдем, разговор есть. Деловой.

Они спустились в каюту. Гай извлек из небольшого барабутылку виски, плеснул в два стопарика, сунул один Мазуру и задушевно сказал:

– Я, конечно, понимаю, что вы в вашей Австралии парниконсервативные и старомодные, но доллары, знаешь ли, они и в Австралии доллары.Точно? Вот видишь... Короче, у меня к тебе профессиональное предложение. Будьдругом, шорты спусти и покажи агрегат.

– Чего-о? – спросил Мазур недобро.

– Эй, ты не понял! Я в частной жизни интересуюсь толькобабами и совращать тебя не собираюсь, дубина ты этакая! Никакого покушения натвою непорочность, это мы Кристине оставим. Говорю же, чисто профессиональныйинтерес! Хочу тебя к делу приспособить, если ты еще не понял?

– Меня? – чуточку ошалел Мазур.

– А что? Мы тут не Шекспира экранизируем, Дикки, и не наОскара рассчитываем. От тебя и не требуется изощренного мастерства,психологического проникновения в классические образы и прочей хренотени. Оттебя, проще выражаясь, как раз и требуется одна сплошная хренотень.Каламбурчик, а? Короче, можешь ты показать свое добро в профессиональных целях?

– Поди ты.

Гай вытащил из нагрудного кармана две стодолларовых бумажкии, развернув веером, продемонстрировал Мазуру:

– Смотри, деревенщина австралийская. Двести баксов занедолгую демонстрацию, причем, повторяю, без тени сексуальных домогательств...Ну?

Интересно, а как в подобной ситуации должен себя вестинастоящий австралийский бродяга? Ох, чутье подсказывает, что не упустил быслучая срубить дуриком денежку...