И все. Вполне достаточно для задуманного вторжения, но маловыводов и логических умозаключений. Одно ясно: сгребли они не шакала – волчару…У Вадима не было ни единого шанса.

– Ну, что там?

– Пачка «Верблюда», зажигалка и ключи, – сказалКондрат. – Больше ничего.

Данил распорядился:

– Ну, тогда, благословясь – на ближнюю дачу. Посидим,поокаем…

За спиной у него послышался глухой удар.

– Очухался? – спросил он.

– Ага, – тяжело выдохнул Кондрат. –Притворился, сука, будто все еще в нокауте, но мышца-то напряглась…

– Пристройте его на полу, – сказал Данил. – Идавай, Федул, огородами-огородами, не ровен час, полезут нас проверять поночному времени…

«Ближняя дача», числившаяся частным владением Данила,располагалась на левом берегу, там, где над городом громоздились сопки. Оттудаоткрывался прекрасный вид на ночной город и на реку, дача прильнула на склонеКоршуновской горы, в незапамятные времена бывшей вулканом. Домик скромный, затокирпичный, возведенный в те полузабытые времена, когда подобную фазенду моглипозволить себе и простые пенсионеры, и наскребшие на свой хребет эту самуюперестройку интеллигенты, и творческие люди вроде субъекта, у которого дачкукупили. Художник этот, в застойные времена украшавший торцы зданий жуткоймозаикой на идеологические темы, гласность воспринял с визгом и моментальносделался первым демократом города, но со временем вдруг обнаружил, что приновой власти его монстры никому не нужны и денег на подобное похабство из казныболее не отпускается. Отыскав в себе малую толику немецкой крови, он сталоформлять документы в далекий фатерланд – и попутно распродавал все, что можно,дабы наскрести хоть на дорогу. Увы, исполненную в местном мраморе метровуюголову Владимира Ильича загнать так и не удалось – а Данил по причине еенеподъемности и полной безвредности не стал возиться и выкидывать. Так голова иторчала в садике, посреди десяти соток сосняка. Приезжавшие на дачу гостивоспринимали ее спокойно, а после хорошей водочки кое-кто и ронялностальгически слезу.

Граф, двухлетний мохнатый южак, был уже чисто Даниловымприобретением – как и сторож дядя Миша, милейший человек, отсидевший в общейсложности лет двадцать за разные дела, в основном за несгораемые кассы,чемоданы в поездах и левое золотишко. Как правило, зэки со стажем собак терпетьне могут, но дядя Миша был исключением, и оба второй год жили душа в душу. Кновой работе сторож относился философски (только иногда, подвыпив, скорбел озагубленной молодости, матеря юное поколение, без всяких хлопот и при полномбессилии властей крутившие дела, какие дяде Мише при социализме и не снились),а слабость у него была одна-единственная – порой приводил девиц позднегошкольного возраста, наряжал в пионерскую форму и трахал у подножия мраморногоУльяныча – но как-то ухитрялся подбирать таких, что обходилось и без огласки, ибез триппера. Ну, а молчать умел, как отшельник первых лет христианства,искавший в немоте совершенства…

Граф понесся вдоль железной ограды, захлебываясь лаем, нотут же узнал вылезшего из машины Данила и смущенно заткнулся, преданноизвиваясь. Дядя Миша молча открыл ворота, запер их за бесшумно вплывшеймашиной, поймал пса и отвел его в будку. Присмотрелся к обвисшему гостю,которого поддерживали под мышки:

– Чего-то он в бранзулетках? Казачок засланный?

– Вроде того, – сказал Данил. – Каминрастопи, дядь Миша, и жуткую кислоту приготовь, нам с ходу декорациипонадобятся. Как соседи?

– Справа – в город уехали. Слева – привез девку. Дополуночи звенели пузырями и гоняли музыку, потом угомонились.

– Мы сейчас этого голубка занесем, посмотришь?

– Проконсультировать?

– Ну?

– Яволь, – дядя Миша отдал честь по-американски –ладонь к пустой голове, потом чуть вперед.

– Видиков насмотрелся? – лениво поинтересовалсяДанил.

– А чего еще делать? – он приотстал от тащившихпленника, взял Данила под локоть. – Слышь, бугор… Тут часиков в семьвечера крутились по улице два мотоциклиста, все из себя навороченные, вэмблемках, цепях и драконах. Только если это не тихари, я – народный дружинник…Я и девку приводить не стал, как собирался, кто их ведает…

– Ну и?

– Бля буду, они на твою фазенду косяка кидали.

– Работа у них такая, – сказал Данил. – Вконце-то концов, фазенда на меня записана. Держись посмелее, дядь Миша, ты хотьи в сторожах, да сторожишь не котельную… Всегда отмажем, если чистый. Главное,не нужно в них бабахать, это выйдет перебор…

Он мимоходом потрепал Графа по затылку, спустил его с цепи ивошел в дом. Пленный лежал на полу, в сознание еще не пришел, но ужепостанывал.

– Вы мне его заголите, орлы, – сказал дядя МишаКондрату с Хоменко. – Сверху. Поглядим.

Заголили. Данил оглядел синюю церковь с куполами,красовавшуюся во всю нехилую грудь, проткнутый кинжалом череп и прочие изыски,повернулся к дяде Мише:

– Сидел. Не единожды. А?

– Точно, бугор. Самое малое три ходки. Разбой, грабеж,в зоне – родимая отрицаловка. Восемнадцать стукнуло на малолетке… «убилпредателя»… змейку такую колют определенно в Мордовлаге… одним словом, тот ещезверь. Не в законе?

– А вот этого не знаю.

– Кончать будете? – совершенно по-деловомупоинтересовался дядя Миша.

– Посмотрим. Сначала потолковать надо.

Данил задумчиво покосился на Кондрата. Подробностей он незнал никаких, но его предшественник, сдавая дела, так и сказал про Кондрата иотсутствующего здесь Пеликана: «Если понадобится кого-то отправить в лучшиймир, эти двое для того денежку и получают…» Убирать, правда, еще никого неприходилось – случался мордобой, допросы третьей степени, деликатныепредупреждения вроде взрывпакетов в форточки…

Словно угадав его мысли, Кондрат равнодушно сказал:

– Сделаем, командир. Чисто, как на ВДНХ.

Данил присел на корточки, присмотрелся и уверенно сказал:

– Кончай придуриваться. Ресницы дергаются.

Пленник открыл глаза. Медленно оглядел их всех по очереди,рывком сел, попробовал на прочность цепочку наручников и, уставясь снизу вверх,зло, ненавидяще бросил:

– Курнуть дайте.

Данил вставил ему в рот зажженную сигарету, подхватил подмышку, поднял и усадил на стул. Сел сам. Кондрат с Хоменко без командыпереместились за спину пленника, чтобы держать его в напряжении – но тот ихсловно бы и не заметил. Уставился на Данила:

– Ты, гандон, чего забавляешься?

– А зачем ты ко мне в квартиру влез? – сангельским терпением спросил Данил. – Упереть хотел все, что нажиточестным трудом? Три магнитофона, куртки кожаные три… – он бесшумно взмылсо стула, навис над чернявым. – Короче, погань. Зачем пришел?